У нас на Севере - Николай Васильевич Угловский

— Да, видишь ли, дела были срочные, — смущенно оправдывался Сухоруков, косясь на свой узел, положенный вместе с кепкой на полку. — Небось, без меня обошлись.

— Понятно, дожидаться не стали, — рассмеялся Василий Фомич. — Ну, как самочувствие?

— Нормально, — бодро ответил Сухоруков.

— Главное, не тушуйтесь, люди там сидят грамотные, им самая суть дела требуется, а не словеса да обиды разные.

Бескуров кивнул. Они потолковали о предстоящем завтра совещании первой группы животноводов, затем Лобанцев сообщил, что через неделю намечено созвать пленум райкома, а в ноябре — районную партконференцию. Комаров, по его словам, приехал из обкома довольно «сердитый», но в общем-то критиковали его правильно, и теперь многое стало «яснее». Что именно стало яснее, Василий Фомич не успел рассказать, так как в это время их позвали на заседание бюро.

Просторный кабинет первого секретаря на сей раз показался Бескурову тесноватым. Почти все стулья были заняты, так что Лобанцеву, Ивану Ивановичу и Бескурову пришлось сесть порознь, где нашлось свободное место. Впрочем, Бескурова сейчас же пригласили подвинуться поближе к столу, за которым сидели члены бюро. Председательствовал Комаров. Вдоль длинного стола разместились в разных позах румяный, оживленный председатель райисполкома Атаманов, хмурый, с решительным выражением на лице Лысов, секретарь райкома по идеологической работе Братцев, заведующий орготделом Ступаков и другие. Со всеми этими людьми, в разное время и по разным поводам, Бескурову приходилось разговаривать и решать те или иные вопросы, но сейчас они казались ему совершенно незнакомыми и какими-то далекими, словно невидимая преграда отделяла его от них. Это острое ощущение отчужденности продолжалось недолго. Вскоре Бескуров полностью овладел собой.

— Пожалуйста, товарищ Ступаков, — сказал Комаров, приглашая заведующего орготделом познакомить присутствующих о решением колхозной парторганизации.

Ступаков, худощавый, чуть сутулый, с приподнятыми угловатыми плечами, встал, раскрыл лапку и глуховатым, но напористым баском заговорил:

— Персональное дело коммуниста Бескурова, председателя колхоза «Восход», возникло, собственно, из анонимной жалобы, поступившей в райком. Поскольку жалоба расследовалась секретарем райкома товарищем Лысовым и затем обсуждалась на партийном собрании, я считаю, нет необходимости зачитывать ее здесь. Вот постановление коммунистов колхоза по поводу действий товарища Бескурова…

И заворг в полной тишине зачитал постановление. Атаманов тотчас спросил:

— А в чем конкретно выразились его незаконные действия?

Ступаков рассказал то, что ему было известно из жалобы и из сообщения Лысова. Неугомонный Атаманов, оглянувшись на первого секретаря, снова спросил:

— Какое мнение орготдела? Утверждать или не утверждать Бескурову строгий выговор?

— Пока нет, — внезапно улыбнулся Ступаков. — Давайте сначала выслушаем мнение другой стороны.

Комаров бегло просматривал какие-то бумаги и ни разу не взглянул на Бескурова. Сейчас он поднял голову и коротко сказал:

— Давайте, товарищ Бескуров.

Бескуров, чувствуя на себе настороженно любопытные взгляды, медленно поднялся, переставил стул вперед, оперся о его спинку руками. Где-то за спиной беспокойно покашливал Иван Иванович. Лобанцев, широко расставив ноги и положив на колени большие темные ладони, приготовился слушать. На полных губах Лысова то появлялась, то исчезала ироническая усмешка. Атаманов, повернувшись всем корпусом к Бескурову, ободряюще кивнул и сейчас же потянулся за стаканом с водой, словно выступать предстояло не Бескурову, а ему самому. Комаров, собиравшийся закурить, отложил папиросу и посмотрел на лежавшие перед ним часы, как бы напоминая Бескурову, чтоб он говорил покороче.

— Как вы знаете, товарищи, я молодой председатель, солидным опытом еще не успел обзавестись. Возможно, я работал не в полную силу, в чем-то ошибался. Но я искал… — Бескуров остановился, почувствовав, что такое начало завело бы его слишком далеко; недовольный собой, он незаметно для себя повысил голос. — Когда товарищ Лысов разбирал жалобу, ему следовало бы спросить у честных колхозников, что думают они о тех незаконных действиях, которые я совершил…

— Я разговаривал с коммунистами — этого вам мало? — удивленно сказал Лысов. — Ну, знаете, подобного самомнения я еще не встречал.

— Вы приехали в колхоз с готовым решением, вот в чем дело, — в упор бросил Бескуров. — Честные коммунисты говорили вам, что вся эта жалоба состряпана нечистыми руками, но вы их не хотели слушать. Я готов понести любое наказание, если меня и колхозников убедят, что сено, которое мы получили с заброшенных и годами неиспользуемых участков, принесет не пользу, а вред колхозу и государству. Возможно, формально я эти участки не имел права отдавать, но по совести и здравому смыслу обязан был это сделать. В будущем году нам уже не придется обращаться за помощью к лесопункту, сделаем все своими руками. Теперь насчет угроз и превышения власти… Жаль, что товарищ Лысов не захватил с собой медицинскую справку так называемого «инвалида» Саватеева. Очень легко было бы доказать, что она фальшивая. Но даже и этому злостному «шабашнику» я не угрожал, а просто действовал в рамках нового Устава сельхозартели. Беда наша в том, что мы еще плохо выполняем Устав, а этим пользуются лодыри и прочие люди, ищущие легкой жизни. К сожалению, во всех этих сложных вопросах товарищ Лысов разобраться и помочь нам не захотел, он подошел к делу формально и, должен сказать, оскорбительно…

— То есть, как это оскорбительно? Поясните, — попросил Комаров.

— В личной беседе и затем на собрании он отозвался обо мне как о бесчестном карьеристе и демагоге. Он даже заявил, что я будто бы в близких отношениях со своей квартирной хозяйкой и поэтому не хочу везти в деревню жену.

— Возмутительно! — хлопнул ладонью по столу Атаманов.

Лысов лишь холодно взглянул на него и промолчал.

— Так, — хмуро сказал Комаров. — А все же почему вы до сих пор не перевезли семью в колхоз?

— Потому, что жена категорически отказалась переезжать.

— Странно, — пробормотал Атаманов. — Чем же это вызвано? Разлюбила она тебя, что ли?

— Вернее сказать, она и не любила меня, — тихо, но твердо ответил Бескуров.

— Странно, странно, — покачал головой Дмитрий Егорович. — Такие вещи, конечно, бывают в жизни, но все же… Так-таки и отказалась наотрез? — снова спросил он, все еще не веря.

— Да.

— Понимаете, Василий Васильевич, в таких случаях даже и посоветовать не знаешь что, — как бы извиняясь и в то же время давая понять, что этот деликатный вопрос не стоит сейчас обсуждать, сказал Атаманов.

— Сам разберется, не маленький, — скупо улыбнулся Комаров. — У вас все, товарищ Бескуров?

— Как будто все, — облегченно сказал Бескуров и хотел уже сесть, но тут ему задали вопрос:

— А как насчет коллективной выпивки?

— Какая же это выпивка, да еще коллективная? — смущенно произнес он. — Просто выпили, чтобы согреться и поговорить с ребятами