У нас на Севере - Николай Васильевич Угловский
— Бабушка, это лошадка не вылезает, а я не прячусь, — сказал мальчик и осторожно посмотрел на Бескурова.
— Дай-ка я помогу, — сказал Бескуров и наклонился над сундуком. Выручив деревянного коня, он поставил его на пол. — Ну, вот, теперь можно и ехать.
— Он не ехает, ему спать хочется, — наставительно проговорил Женя. — Бабушка, а где он будет спать?
— А вот поставим тебе кроватку, тогда и лошадке место найдется. Ты покатайся пока.
— Ладно, ставьте скорей.
Бескуров смотрел во все глаза на мальчика, искал в его лице Клавины черты и не находил их. Он видел круглое румяное личико, вздернутый маленький носик, большие синие глаза — и все это, взятое в отдельности, нисколько не напоминало мать. Это был просто Женя, собственной персоной, со своим неповторимым обликом, с непонятным Бескурову внутренним миром, в котором Бескурову, так или иначе, предстояло занять какое-то место. И странное дело, Бескуров уже не думал о том, сможет ли он полюбить этого мальчика, его интересовало сейчас другое — как отнесется ребенок к нему, примет ли его в свой внутренний мир, станут ли они друзьями.
Отталкиваясь ногами, Женя попробовал проехать на коне, но колесики крутились с таким пронзительным визгом, что бабушка тут же ссадила внука и попросила его помочь разобрать какой-то узел. В избе был полный беспорядок, хотя вещей Клава привезла не так уж много. Лена ревностно помогала в расстановке кроватей, комода, стола, бегала по избе с тряпкой и веником, давала указания Володе. Бескуров тоже принял участие в работе, хотя Манефа Григорьевна и просила его не беспокоиться. Клава так устала, что, случайно присев на что-нибудь, едва находила силы, чтобы вновь подняться. Но она была счастлива, и глаза ее, поминутно останавливавшиеся на Бескурове, сияли. Это замечали все, в том числе и мать, и для нее, матери, прежние рассказы дочери о председателе сразу обрели особый смысл. «Дай-то бог, если он хороший человек», — с тревогой думала Манефа Григорьевна и, не переставая занимать внука и возиться с вещами, рассказывала Бескурову, ему одному, что она рада очутиться снова в деревне, так как стосковалась и по ржаному полю, и по русской печке, и по всему деревенскому укладу жизни, к которому привыкла с детства.
— А жеребенки здесь есть, бабушка? — спросил Женя, прислушивавшийся к разговору, и опять осторожно посмотрел на Бескурова, видимо, догадавшись, что он здесь «главный».
— И жеребята, и телята маленькие есть, — ответил Антон, присаживаясь перед ребенком на корточки. — Вот ты приходи завтра с мамой на скотный двор, и она тебе их покажет. А захочешь, я покатаю тебя на взаправдашней лошадке, ладно?
— Мама, можно на лошадке покататься? — спросил Женя.
— Можно, можно, дядя Антон тебя не уронит, — сказала Клава. — У него лошадка смирная.
— А сейчас нельзя, дяденька?
— Нет, конечно, — улыбнулся Антон. — Лошадка же спит, да и тебе вот кроватка готова. А завтра обязательно.
— А скоро она выспится? — допытывался Женя.
— Ну, как только ты выспишься, так и она встанет.
— Тогда я тоже спать пойду, — заявил Женя. — Как будет светло, бабушка меня разбудит.
И он решительно стал расстегивать курточку. Бабушка подхватила его на руки, посадила на колени и, бормоча что-то такое, что было понятно лишь ей и ребенку, стала его раздевать.
К тому времени нежилая, с голыми бревенчатыми стенами, изба приняла уже вполне жилой вид, и Клава от души поблагодарила уставших Лену и Володю за помощь. Лена еще раз критически оглядела расставленные предметы и сказала Клаве:
— Нет, ты не беспокойся, очень уютно будет, вот увидишь. Я завтра приду, мы тут кое-что переставим, стены оклеим, занавески навесим. — И прижавшись губами к ее уху, прошептала: — Какой я тебе подарок к свадьбе преподнесу — ни за что не угадаешь!
— Не надо, Лена, — только и ответила Клава, окончательно смешавшись и испуганно взглянув на Бескурова.
— Ладно, пошли, Володя. Спокойной ночи.
Тотчас же стал прощаться и Антон. Манефа Григорьевна подала ему руку, и он о чувством пожал ее, испытывая искреннюю симпатию к неутомимой старушке.
Клава вышла вслед за Бескуровым на крыльцо. Он ждал ее. Молча обнял, поцеловал в люб, потом в губы, тихо спросил:
— Намучилась?.. Ну, ничего, отдохнешь, теперь ты дома. Очень уж я волновался, когда шел сюда, сейчас все хорошо, верно, родная?
— Да, Антон, я счастлива, — сказала она просто. — До того счастлива, что даже не верится. Но… — Она запнулась, подняла на него глаза я сейчас же опустила их. Плечи ее дрогнули, и Антон еще крепче прижал Клаву к себе.
— Я привыкну к нему, не бойся, — глухо сказа он. — Мы с ним станем друзьями, я уверен. Ведь я люблю тебя, а он твой сын. Главное, чтоб ты тоже всегда любила меня, и Женя это сразу почувствует и будет доверять мне. Он мне понравился, я именно таким и представлял его.
— О, Антон! Я всегда буду любить тебя. Что бы ни случилось, я буду с тобой, с тобой мне ничего не страшно. Только бы ты любил меня.
— Кого же мне еще любить? — ласково улыбнулся Бескуров. — Лишь теперь я понял, какой бывает настоящая любовь. Да, когда любишь, не страшны никакие трудности. И мы их преодолеем, можешь не сомневаться…
