У нас на Севере - Николай Васильевич Угловский
Даже Комаров не смог удержать улыбки. В кабинете зашушукались. Один Лысов сидел неподвижно, саркастически скривив губы.
— Вопросов больше нет? Кто желает говорить?
— Разрешите, Василий Васильевич, — приподняв руку, громко, четко, требовательно произнес Лысов. Он отодвинул подальше стул, выпрямился во весь свой рост, помолчал секунду, словно собираясь с мыслями, и веско заговорил, обращаясь в основном к одному Комарову. — Как выглядит, товарищи члены бюро, поведение молодого, недавно рекомендованного райкомом на ответственный пост товарища Бескурова в свете тех требований, которые предъявляет сейчас наша партия к колхозным кадрам? Весьма и весьма незавидно. Это, по-моему, ясно всем присутствующим, за исключением самого Бескурова. И это очень печально, товарищи. Бескуров пытался уверить нас, будто все, за что его резко и справедливо осудили колхозные коммунисты, это пустяки, о которых даже и говорить не стоит. Дескать, все, что он творил единолично и самовольно, шло только на пользу колхозу. Посмотрим, так ли это на самом деле. — Тут Лысов сделал короткую паузу, приготовляя слушателей к дальнейшему. — К великому сожалению, далеко не так. И утверждаю это не я, а факты, многие свидетели этих фактов. Возьмем сенокосные участки, якобы заброшенные и неиспользуемые. По чьей вине неиспользуемые? По вине тех же бесхозяйственных руководителей колхоза. Бескуров, конечно, знал, что в этом году с него потребуют отчета за каждый невыкошенный клочок сенокоса. В частности, я лично предупреждал его об этом. И какой же он нашел выход? Самый легкий, хотя и незаконный. Он отдал восемьдесят гектаров лесных сенокосов предприятию, которое…
— Шестьдесят процентов сена пошло колхозу, — глухо перебил с места Иван Иванович.
— Это не имеет значения, — даже не повернув головы, продолжал Лысов. — Бескуров думал: и взятки с него гладки, и гектары в сводке прибавились. Понятно, он рассчитывал скрыть эту сделку, но шила в мешке не утаишь. Мне не ясно, Василий Васильевич, почему наш прокурор до сих пор не заинтересовался этим делом…
— Он интересовался, — сухо ответил Комаров. — Продолжайте.
Лысов, вопросительно глянув на Комарова, пожал плечами и продолжал:
— Бескуров не так прост, как хочет здесь показаться, товарищи. Он действительно угрожал многим колхозникам, которые по разным причинам плохо работали в колхозе. В том числе и инвалиду войны Саватееву. Не знаю, фальшивая или нет у него справка, дело не в бумажке, а в том, что человек лежит сейчас в постели и передвигается с костылями. А вот на воспитательную работу среди масс Бескуров смотрит с недоверием. Это ли, товарищи, не забвение уставных обязанностей члена партии? Он ни разу не выступил перед колхозниками с докладом или лекцией. Зато молодежи, как мы уже слышали, он показывает «достойный» пример, пьянствуя с нею. Он не доверяет членам правления, например, своему заместителю товарищу Звонкову, из чувства зависти сдерживает его инициативу. Далее, Бескуров собирается снять с работы опытного, с двадцатипятилетним стажем, бригадира Прохорова…
— Мы уже сняли его, — снова вставил Иван Иванович, сидевший как на иголках.
— Вот видите… Так воспитывает товарищ Бескуров свои кадры. Я должен сказать, товарищи, хотя это и не нравится Бескурову, что он не вполне чистоплотен и в быту. Не знаю, любит ли его жена, зато известно, что он и не пытался воздействовать на нее, как коммунист. Разговоры о квартирной хозяйке не я выдумал, об этом говорят многие в колхозе.
— Это неправда. Об этом болтает один Звонков, — в бессильной ярости сказал Бескуров.
— Спокойно, товарищ Бескуров, — предупредил Комаров, не замечая, что у него у самого желваки нервно двигаются под кожей, а карандаш, зажатый в руке, давно уже выбивает по столу частую дробь.
— Я кончаю, товарищи. Хочу лишь добавить последний штрих, который один лучше характеризует Бескурова, чем все остальные факты. В личной беседе со мной он не постеснялся заявить и даже потребовать, чтобы райком не только не наказывал, но и взял бы его под свою защиту. Дальше, как говорится, ехать некуда. У меня все.
Лысов не спеша сел. С минуту длилось неловкое молчание.
— Уф! Ну и картина, — вздохнул Атаманов, бесцельно передвигая бумаги перед собой. — Боюсь, перехватил ты, Федор Семенович.
— При чем тут я? Мы обсуждаем решение собрания первичной парторганизации.
— А ты и там в таком же духе выступал? Или еще похуже? — уже не скрывая неприязни, спросил Дмитрий Егорович.
— Если тебя это интересует, почитай протокол, — отпарировал Лысов. — Я всегда говорю то, что думаю.
— Товарищи, к порядку. Кто хочет выступить? — Комаров обвел взглядом присутствующих. — Дмитрий Егорович, вы?
— Нет, по-моему, надо дать слово секретарю парторганизации.
— Товарищ Сухоруков, пожалуйста.
Иван Иванович, потный от волнения, долго готовившийся к выступлению и сейчас разом потерявший все приготовленные слова, долго переминался с ноги на ногу, пытаясь вспомнить хотя бы главное. Так и не вспомнив, сердито махнул единственной рукой и выпалил:
— Что тут Федор Семенович наговорил, это, извиняюсь за грубое слово, хреновина… — он поднял голову и, испугавшись, что ему больше не дадут говорить, заторопился. — А почему хреновина? Да очень просто. Никогда Антон Иванович таким двуличным или там карьеристом не был и не будет, точно вам говорю. Ведь это что получается? Человек сил не жалеет, старается, чтоб польза колхозу и колхозникам была, а ему вроде ножку подставляют. И кто подставляет-то? Добро бы один Петька Саватеев, от него и не такой пакости можно ждать, а ведь солидные, грамотные люди, вот что обидно. Мы после вас, Федор Семенович, кое в чем разобрались и жалеем, что вы Звонкову на удочку попались. Подвел вас Звонков да и прочие, кои вокруг него увивались. Казнокрадом Платон-то Николаевич выявился, мы его под суд скоро отдадим, а вы ему верили. Пока не доказано, а только я не Сухоруков буду, ежели не Звонков с Саватеевым кляузу-то сочинили. Правда наружу выплывет, испокон веку известно…
— Насчет Звонкова — это верно? — спросил Атаманов.
— Верно, Дмитрий Егорович, — за Сухорукова ответил Лобанцев. — Жуликом оказался. Он и жалобу мог написать затем, чтобы Бескурова убрать и сделать все шито-крыто.
— Ясное дело, — энергично подтвердил Иван Иванович, тем более ненавидевший сейчас Звонкова, что еще недавно сам восхищался им. — Вот уж двуличный человек — это да. А Бескуров весь на виду, что на сердце, то и на словах. Вы вот, Федор Семенович, Саватеева пожалели, хоть я вам и рассказывал про него, а не поинтересовались, какие у нас в колхозе порядки стали заводиться. Таких-то Саватеевых меньше стало, это факт. Люди стали охотнее
