У нас на Севере - Николай Васильевич Угловский
Антон искренне обрадовался Лобанцеву, когда тот, неуклюже слезши с седла и привязав лошадь к перильцам, шумно ввалился в контору. Все эти дни он находился в таком нервном напряжении, что встреча с человеком, с которым он мог отвести душу, отвлечься хоть ненадолго от одолевавших его мыслей, была просто необходима. Конечно, с Клавой Бескуров делился всем, но то было совсем другое.
Лобанцев, хорошо помнивший старую контору, остановился у порога и изумленно чмокнул языком.
— Вот это хоромы! Ну и ну! Сразу видать — богато живете, недаром у соседей перестали бывать. Нет уж, я лучше дальше поеду, вон у меня сапоги какие грязные. Ведь думал в луже сполоснуть, да с лошади не захотелось слезать…
— Проходи, проходи, Василий Фомич, потом посмеешься, — несколько смутившись, сказал Бескуров.
— Да уж пройду, назло пол испачкаю, чтоб на так мне завидно было, — добродушно прогудел Лобанцев, протягивая Бескурову руку. — Здорово, Антон Иванович, давненько мы не виделись. Пойдем-ка к тебе в кабинет, потолкуем о житье-бытье.
В кабинете Василий Фомич снял с бритой головы потертую, из черного хрома, фуражку, распахнул на обе стороны телогрейку, обнаружив преждевременно округлившийся живот, попросил:
— Махорочка есть? Ах, да, ты же папиросы предпочитаешь. Ну, давай папиросу, коли так. Забыл, понимаешь, кисет дома.
— Каким же ветром тебя к нам занесло? — улыбнулся Бескуров.
— Да вот, дай, думаю, съезжу, посмотрю, как у соседа самочувствие. Лысов-то, говорят, здорово тебя пощипал, а?
— Было такое дело, — охотно ответил Бескуров, присаживаясь на край стола.
— Он, брат, и мне страху нагнал, а ты как думал? Нас ежели только по головке гладить, так мы, пожалуй, плесенью обрастем и мурлыкать с теплой печки научимся. Нет, шевелить нашего брата почаще надо, а то ведь иной председатель сидит себе в конторе и далее своего носа ничего не видит.
— А Лысов, по-твоему, видит?
— Э, вон ты куда! — лукаво прищурился Василий Фомич, грозя Бескурову обкуренным пальцем. — Конечно, Лысов-то видит, только точка зрения у него, как бы тебе сказать… однопупая, что ли. Ну, вот, когда человек дальше носа видит, а уж дальше своего пупа — ни-ни. Я его давно знаю, Лысова-то, еще до райкома, вроде ничего был парень, а теперь разных слов нахватался — не подступишься. Приезжает он позавчера прямехонько от тебя ко мне и давай читать: это надо сделать, то решить, десятое завершить и закончить… Ну, я человек опытный — слушаю и молчу, пока он выговорится. Потом этак бодро отвечаю: «Все будет выполнено, Федор Семенович, в лучшем виде, не извольте беспокоиться…»
— Ну и как — выполняешь? — смеясь, спросил Бескуров.
— А как же! — невозмутимо сказал Василий Фомич. — Все, что у меня было намечено, я обязательно выполню, такое уж у меня правило. Ну, а что от лукавого — то подождет… Ты вот недавно в колхозе, а небось, лучше Лысова свое хозяйство знаешь, так? Ну, и я тоже не без головы, понимаю, когда мне сеять, когда жать или молотить. Уж если ты мне помочь хочешь или на путь истинный наставить, так по-настоящему разберись, в чем я ошибся, что мне надо сделать, какие силы привести в действие, чтобы, значит, все было в порядке. А сил у нас теперь много, есть на кого опереться… Ну, ясное дело, ежели я добрых советов из амбиции не хочу принимать и продолжаю гнуть свою неправильную линию, тогда, понятно, надо меня убрать, чтоб другим поперек дороги не стоял. Так я понимаю всю эту политику…
— Я согласен с тобой, Василий Фомич, — взволнованно сказал Бескуров, расхаживая по кабинету. — Но вот Лысов обвинил меня в карьеризме, в подрыве артельной экономики и прочих грехах, даже не потрудившись здраво разобраться, что побудило меня поступить так, а не иначе. А ведь я действовал из чистых побуждений, даю тебе честное слово коммуниста.
Лобанцев резко двинулся всем туловищем, словно хотел поудобнее усесться на стуле, полез было за кисетом, но, вспомнив, отдернул руку, как от горячего.
— Ты мне не клянись, я-то тебе верю, понятно? Мне Сухоруков все рассказал, а его я как облупленного знаю, этот не соврет…
— Когда же он успел? — крайне удивленный, просил Бескуров.
— Так, случайно встретились… Ты тут еще новый человек, а я местный уроженец, каждого человека не только в лицо, а и в спину узнаю. Ну и, конечно, дела в «Восходе» мне тоже отлично известны. Давненько сюда настоящий хозяин требовался, и ты правильно начал тут порядок наводить, прямо скажу. Петьку Саватеева еще не выгнал из колхоза?.. Зря, таких надо гнать, чтоб другим неповадно было. А Звонков?.. — Лобанцев крякнул, почесал всей пятерней коричнево-морщинистую кожу на виске и сердито продолжал: — Он теще дом воздвигнуть собирается — знаешь, за чей счет?
— За счет колхоза. Это мы уже выяснили.
— А что он тесом торгует — выяснили? Счета фиктивные в бухгалтерию подсовывает, автомашину использует направо и налево — об этом тебе тоже известно?
— Кое-что стало известно, но, видимо, далеко не все.
— Вот именно! — резко выбросил руку вперед Лобанцев. — Этот шофер ваш, одноглазый-то, вчера в Березняках, где сельпо, кутил с нашими ребятами, всех угощал, ну, и расхвастался. Мы, дескать, с Платоном жили и жить будем, а кто нас продаст — тот трех дней не проживет. Скоро, мол, Платон председателем станет, тогда я «Победой» закручивать буду, сам Звонков обещал… Понял теперь? Я тебе вот что посоветую: собери завтра ревизионную комиссию, вызови этого шофера и заставь его рассказать все как есть. Жулики, они народ хлипкий на расплату, а одноглазый-то и подавно струсит, если ему про вчерашнюю пьяную похвальбу напомнить.
— Я так и сделаю, — кивнул Бескуров. — Собственно, ревизионная комиссия уже работает, мы обсуждали этот вопрос на правлении. Звонков, конечно, все отрицает и расценивает это, как месть с моей стороны.
— Тем более нужны факты, — подчеркнуто сказал Лобанцев. — Пусть шофер сообщит о некоторых сделках и назовет фамилии, а дальше уж ревизия сама доберется до корня.
— Я сам поговорю о ним, — с силой придавливая окурок в пепельнице, коротко ответил Бескуров.
Василий Фомич, с шумом выдохнув из
