У нас на Севере - Николай Васильевич Угловский
— Подожди, Клава, — нахмурился Борис, растерянный и озлобленный. — Я давал деньги на его воспитание. И буду давать, хотя по закону не обязан этого делать. Но главное не в этом. Я часто вспоминал о нем и о тебе там, в школе. И вот видишь, как только вернулся, я сразу пришел к тебе. Почему ты не хочешь поговорить со мной по-человечески? Раньше ты была другой. На что ты надеешься? Рассчитываешь найти Жене второго отца? Вряд ли тебе это удастся, поверь мне…
— Я сказала: ты его не увидишь, — ледяным тоном повторила Клава. — Надо было об этом раньше думать, теперь поздно. И я не верю тебе. Ты остался таким же эгоистом, каким и был. Деньги твои мне больше не нужны, я сама теперь зарабатываю достаточно. Слишком поздно ты пришел, вот и все. А сейчас уходи.
— Я не могу и не хочу уходить, — упрямо проговорил Борис. — Я имею право видеть сына и увижу его. Ему уже сказали, что я здесь.
— Кто сказал? — Клава испуганно схватилась за крючок.
— Соседи, — усмехнулся он.
— Все равно! Нет, нет… Ты не должен о ним встречаться, Борис, — почти с мольбой обратилась она к нему. — Ни ему, ни тебе это не нужно, это просто твоя прихоть.
Его злило это неожиданное сопротивление. Нет, не о такой встрече мечтал он, сидя в вагоне. Ему захотелось во что бы то ни стало подавить это сопротивление, эту ненависть, которую он, кажется, ничем не заслужил. Но как? Пообещать Клаве, что он еще подумает и, может быть, совсем вернется к ней и сыну? Нет, слишком рискованно. Во-первых, неизвестно, где он будет работать и какие перспективы перед ним откроются, во-вторых, и без обещания Клава никуда не денется, если он вдруг решит с ней сойтись. Когда он увидит сына и подружится с ним, тогда она наверняка станет мягче. Какая мать оттолкнет отца своего ребенка? Но, с другой стороны, настаивая на встрече с сыном, он уже тем самым дает Клаве повод надеяться. Пожалуй, это тоже не совсем разумно. Пока вполне достаточно, если он просто издали поглядит на Женю. Можно даже и на руках подержать, не признаваясь, что он отец. А там видно будет.
Хладнокровно обдумав все это, Борис сказал:
— Ты ошибаешься, Клава. Это не прихоть. Пусть я не увижу сына сегодня, если уж ты так этого боишься, но я приду завтра, послезавтра, когда угодно. И ты не имеешь права мне запретить.
— Нет, я имею право, — снова твердо ответила она. — Ты его не увидишь. Завтра я увезу его с собой в деревню.
— Вот как! Что ж, можешь везти, я приеду и туда, — спокойно заявил он.
— Попробуй только, и я всем расскажу, какой ты отец, — угрожающе сказала Клава.
— Ну, ну, не горячись, — смутился Борис. — Какая тебе от этого польза? Это же дело семейное, незачем давать повод для оплетен. Ладно, мы еще поговорим, сейчас ты просто не в духе. Да, Клава, не о такой я встрече мечтал, ты меня удивляешь.
Клава молча открыла дверь. Она шла о пкоридору, не оборачиваясь, а Борис шагал сзади и с безотчетным волнением ласкал взглядом ее волосы, плечи, бедра — всю фигуру, такую знакомую и в то же время с трудом узнаваемую. Клава как будто стала выше, стройнее, иной Борису показалась и походка — легкая, уверенно-спокойная.
На пороге кухни она остановилась, хотела кивнуть ему, но раздумала и прошла дальше. Борис вышел на крыльцо. Постоял с минуту, в нерешительности опустив глаза. Вокруг никого. Ступая на носки, вернулся в коридор и осторожно заглянул в полуприкрытую дверь кухни. Клава стояла к нему в профиль, черпая воду из большого оцинкованного бака. Тяжелое раздумье тенью лежало на ее лице. Борис и хотел, чтобы она заметила его, и боялся этого. «Лучше в другой раз, — решил он. — Все это вышло слишком уж неожиданно для нее…»
XXVI
Конечно, Клава не взяла сына с собой. Без бабушки он бы связал ее по рукам. К тому же Клава была уверена, что Борис теперь не осуществит своей угрозы — побоится скандала. А через неделю она увезет и бабушку и Женю в деревню. Сюда-то Борис, понятно, не сунется.
Хотя Клава и знала, что он должен приехать, встреча с ним оказалась действительно неожиданной для нее. Если еще полгода назад она таила в душе надежду вновь сойтись с Борисом, веря, что ребенок привяжет его к семье, то сейчас одна мысль об этом была ей противна. Единственное, что смущало ее, это Женя, который в недалеком будущем наверняка станет допытываться, где его папа. Допустим, она расскажет ему всю правду, но разве ребенку будет легче от этого? Однако даже ради сына Клава не могла простить Борису его вины. Нет, нет! Живя с ним, она так и не могла понять, что он за человек, какие внутренние пружины двигают его поступками, да по правде говоря, и не пыталась понять. Лишь после разрыва, вспоминая и сопоставляя его слова и взгляды на тот или иной вопрос, Клава составила о Борисе определенное мнение. По сути, что бы он ни делал, он делал только для себя, о чем бы ни думал — все его мысли сводились к собственной персоне. Другие люди, в том числе и жена, существовали для Бориса постольку, поскольку могли содействовать или препятствовать его служебной карьере. Да, он считал Клаву неподходящей парой и в душе считает такой и сейчас, сколько бы ни притворялся. Она не верила ни одному его слову. Возможно, желание увидеть сына могло быть у него искренним, но что же дальше? Зачем травмировать детскую душу, если Клава заранее знает, что жить она с Борисом не будет? Да и он, конечно, всерьез не задумывался об этом. Его приход не больше чем прихоть, только и всего. Нет, сына он не увидит ни при каких обстоятельствах.
Странно, приезд Бориса и даже те переживания, которые вызвал этот приезд, ни в коей мере не отвлекли Клаву от мыслей о Бескурове. Напротив, если бы она сказала ему тогда и о ребенке, и о
