Сторож брата. Том 2 - Максим Карлович Кантор

Никто не понял, зачем рассказывать про Берлин. Оврагов посмотрел на часы.

Желтые зубы анархиста показались в оскале — будто шляпки ржавых гвоздей сверкнули на крышке гроба.

— Нет Германии! Поймите!

— Есть, — сказал ополченец с пегими волосами: серые пряди грязных русых волос перепутаны с седыми прядями. — Сам видел.

Накануне подбили танк «Леопард», совершенно и абсолютно немецкое творение; решение послать немецкие танки утвердил канцлер Шольц. Подбили прямым попаданием, сдетонировало, рванул боекомплект танка, экипаж порвало на части.

Внутри горящей машины тлели обугленные фрагменты людей, один из умирающих кусков (нижняя часть тела отсутствовала) шипел немецкие слова. Уверяли, будто присылают только машины, а сами немцы в танках не сидят. Врали: вот он, немецкий экипаж немецкого танка — в разобранном виде. Прямо как семьдесят лет назад в тех же донецких степях. На развороченной башне «Леопарда» намалеван белый крест — такой в точности, как рисовали на германских танках семьдесят лет назад.

— Никуда не делся Берлин, — сказал ополченец. На пегой голове выделялся красный клок волос; перевязывать голову боец не стал, кровь была чужая: забрызгало кровью товарища.

Товарищ голову перевязал, потому что осколком срезало часть скальпа; боец с перевязанной головой сказал:

— Недобили фрицев.

— Тогда были «Пантеры», сегодня «Леопарды».

— Сами сдохнут без нашего газа, — сказал боец с перевязанной головой.

Политологи рассказывали про германское экономическое фиаско. Российский газопровод взорван, Европа замерзает. Закат Европы — про это ополченец знал, хотя теорию Шпенглера не слышал. Фамилия у ополченца с перевязанной головой была тихая — Епишкин. Он недоумевал, для чего понадобилось немцам присылать танки в город, где он прожил всю жизнь, где жили его родители. Когда Епишкину объясняли (находились такие смельчаки), что виноват сам Епишкин и его Донбасс, пожелавший отъединиться от Украины, ополченец разводил руками: а немцы тут с какого бока? Ему втолковывали: мол, немцы за порядок в Европе. А, теперь ясно, отвечал Епишкин, немцы за их орднунг. Тогда просто: раз немцы опять напали, их надо опять убивать.

И ему отрадно было, что агрессорам-немцам худо: инфляция и дефляция уничтожили в Германии привычный уют. Банки подняли процентные ставки, неудачники продавали жилье и не знали, где им жить. Хозяйки проверяли магазинные чеки, зарплаты на еду не хватало. Будет опять, как в 1929-м, говорили знатоки. Черт их разберет, что было в 1929-м.

— Вы должны помочь Германии, — сообщил Кристоф Гроб ополченцам.

Никак не мог перейти к главному. Все просто, но как найти слова, чтобы двинуть массы? Сотням тысяч бедных людей раздали оружие. Всякая мировая война ведет к революции: оболваненным беднякам надо объяснить, в какую сторону направить оружие. Так было после первой Франко-прусской, так было после Первой мировой, так было после Второй мировой, так должно быть сегодня. Но где взять красноречие Троцкого и Бланки!

— В Германии такие же обманутые бедняки!

Епишкин слушал немца и врагам не сочувствовал. Там, в Германии, тоже были дети и семьи, ничем не отличающиеся от донецких семей. Тоже соломенные волосы, пахнущие детским мылом, курносые носы любимых, поездки на речку на велосипедах. Говорящий кусок обугленного тела принадлежал отцу Гретхен и Ганса, но Епишкин не жалел Гретхен с Гансом: все фашисты, считал ополченец, заслужили смерть. Собственной судьбы боец не знал. Пару дней назад ему повезло, чиркнуло по голове ему и бойцу рядом; товарищ даже голову перевязывать не стал. Пронесло! И товарищи сказали Епишкину: в рубашке родился, теперь до ста лет доживешь, Епишкин! Епишкин поверил предсказанию, но как-то вяло поверил. На следующий день пуля, выпущенная украинским снайпером, пробьет Епишкину голову.

— Пусть скорее сдохнет Германия, — сказал Епишкин. — Хочу поглядеть.

— Разве одна Германия? — каркал Кристоф. — Вся Европа смердит.

— Так и пусть сдохнет, надоела.

— Она не из-за тебя сдохнет! Сама себя убила! Не смогла создать интернационал!

Как равнодушным машинам для убийства объяснить про братство угнетенных? Как им объяснить то, что Интернационал — первый, второй, третий, четвертый — не смог воплотиться в Объединенной Европе? Кристоф запоздало понял, что неверно выстроил речь. Надо было воспламенить сердца, но как воспламенить уголь, в котором тлеет лишь ненависть?

Слушателям безразлично, какая идея в Общей Европе. Но он обязан это объяснить! В очередной раз на Западе пересмотрели социальный контракт. Равенство прав, провозглашенное в 1789 году, в 2023-м отменили. Это сделали исподволь, цифровыми манипуляциями: по видимости — прогресс технологий, на деле — тотальный контроль налогообложения «среднего класса». Требовалось быстро объяснить суть стратегии капитала и перейти к революционной тактике. О, если бы Троцкий стоял перед строем, он бы нашел слова!

Кристоф Гроб искал, как подойти к главному.

— Промышленный капитализм сменился финансовым капитализмом, понимаете разницу? В первом случае производят товар, а во втором просто умножают деньги. А финансовый капитализм сменился цифровым капитализмом. Понимаете разницу? Финансисты просто умножают деньги, а высокие технологии организуют потоки, по которым идут деньги. Сто миллиардов или сто триллионов у богача, разницы нет — важно, встроен ли он в поток.

— Ну ты и скажешь, немец.

— Богаче стал тот, кто манипулирует массами, зависящими от его информации. И банки проиграли высоким технологиям. Идет война за распределение технологий управления. Люди уже не обкрадены, люди дергаются, как куклы на веревочках.

Ополченец зло засмеялся.

— Не обкрадены? Опять эшелоны чернозема везут в Германию, как во время Гитлера.

— Я все объясню. Вы же должны понять, почему крадут.

Гроб старался каркать понятно.

— Вам говорят что? Что воюете за демократию. А демократия — это воля народа, так? Давно придумали, как управлять волей народа. Но это накладно: избирательные кампании, вранье, телевизор, банки. Это старый капитализм. Сегодня додумались, как сделать, чтобы кукла сама себя заводила.

— Фриц, лично тебя кто завел?

Анархист опять сбился с мысли. Полковник Оврагов постучал по циферблату часов.

Кристоф Гроб поглядел в единственный глаз полковника с мольбой.

— Сейчас, еще два слова!

Кристоф составлял план речи на бумаге: вычеркивал абзацы и вписывал новые. Спрашивал советы у Рихтера.

— Как сказать лучше? Вариант первый: вы теперь не придаток машины — отныне вы уже сами стали машиной. Или так: вы стали для капитала не производителями товара, но производственной базой. Как, считаешь, понятнее? Я хочу показать, что людей можно даже не рекрутировать на войну. Они сами хотят умереть за свои права, хотя прав у народа нет.

— Попробуй доказать. — Рихтер думал о другом.

— Ты меня не слушаешь!

— Слушаю.

— Стараюсь изложить понятно! Близко к сути подошел! — Кристоф потряс в воздухе исчерканными бумажками. — Ответ уравнения знаю, а доказать уравнение не могу. Они мне