Сторож брата. Том 2 - Максим Карлович Кантор

— Не думаю, что мой муж мог часто говорить о свободной воле, — сказала тощая женщина.

— Я ошибся, — сказал честный Каштанов, — случайно так сказал. Просто в своих мыслях я с ним спорил. Марк Кириллович мне сказал, что свободной воли не существует, и меня это задело.

— Неужели?

— Вы тоже считаете, что свободной воли нет?

— Не знаю, что такое свободная воля, — сказала тощая женщина.

— Вы отрицаете наличие свободной воли? — спросил Каштанов удивленно. Его восхищала сухая бесстрастная женщина, он видел в самой Марии воплощение воли. — Неужели вы, именно вы, не ощущаете наличия в мире этой силы?

— Если свободная воля существует, — равнодушным голосом ответила тощая женщина, — то, значит, возможно отрицать наличие свободной воли. А если свободной воли в природе нет, то соглашаться с ее наличием странно.

— Вечное возвращение, если следовать Ницше… — начал Каштанов, но она подняла ладонь, прерывая его речь.

— Вернемся к этой теме в другой раз. Сейчас поговорим с нашими друзьями.

И прямо на вокзале в Стамбуле (ехали через Турцию) она вынула из сумки плюшевых зверей, посадила зверей на вокзальные скамейки, и начался один из обычных неторопливых диалогов между Пухом, львом Асланом и гномом Тонте. Каштанов постепенно научился принимать участие в разговорах, иногда вставлял реплики от лица гнома или тигра Ры. Мальчики давно привыкли к Каштанову, он стал близок им еще в Оксфорде. В дороге окончательно приняли Каштанова как своего.

Мария редко обращалась к нему прямо, чаще через детей:

— Малыш, ты должен сам нести свою сумку. Поблагодари нашего друга и возьми свою сумку. Ты меня слышишь?

И Каштанов понял, что таким образом между ним и Марией выстроен барьер.

— Мы с вами в Турции как белоэмигранты, — сказал Каштанов. И не удержался: — Вот оно, вечное возвращение. Все повторяется.

Они провели вместе три дня, меняя вокзалы, пересаживаясь с поезда на поезд и с самолета на самолет. Ночевали на лавочках на вокзалах. Прямые рейсы в Россию уже отменили, им пришлось ехать через Стамбул. И Каштанов вспоминал рассказы эмигрантов начала прошлого века о турецкой эмиграции. Мария несла младшего сына и тяжелую сумку, и Каштанов помощь не предлагал. Когда она поскользнулась, Каштанов поддержал ее и дольше, чем это было нужно, задержал свою руку на ее руке. Это было интимное прикосновение — он успел почувствовать пергаментную хрупкость запястья, длинные сухие пальцы женщины. Мария не отдернула руки — такое движение подтвердило бы интимность прикосновения. Она сказала:

— Никогда не смейте ко мне прикасаться.

Каштанов отдернул руку, и некоторое время они шли рядом молча.

Потом Мария сказала:

— Достаточно того, что мы едем с вами вместе. И мы ночуем с чужим нам мужчиной на вокзале. Не следует обижаться на мои слова. Замужней женщине не пристало путешествовать с посторонним ей мужчиной.

— Но я друг, — сказал Каштанов растерянно.

— Тем более.

Прошло еще несколько минут, прежде чем Мария сказала:

— Моя мать татарка, отец казак. В нашей семье такая вольность недопустима.

— Вы мусульманка?

Тощая женщина не ответила на этот вопрос. Но сказала:

— Представьте, что будет, если татары, подобно украинцам, начнут бороться за свое прошлое, вспомнят про национальную гордость. Татары свою честь и не забывали. Только есть разница с тем, что происходит сейчас. В отличие от украинцев, татары создавали государства, татарские ханства действительно существовали веками. Существовал государственный уклад, а не только кулинария. Крым — татарский. Татарская культура отличается от русской. Татары — тюркский народ. Моя мать татарка, родом из Китая, из Кюлджи. Из уйгурских мест. Татары и уйгуры. Чингизхан — это не Бандера. Вообразите, Каштанов, что случилось бы в мире, если бы татаро-монгольская культура заявила о своих правах на первородство.

Каштанов рассмеялся этому предположению.

— Вы правы, — сказал он и повторил презрительно: — Чингизхан — это не Бандера. НАТО вряд ли стало бы поддерживать татаро-монгольскую концепцию цивилизации. Но ведь смешно, правда же? Татарская цивилизация, татарская государственная идея, татарская культура действительно существуют. Это историческая реальность. Ничего и выдумывать не потребовалось бы. Но именно реальность поддерживать не стали бы. Вы разрешите вопрос? Вы сейчас так четко сказали про татарскую кровь и татарскую культуру. В чем особенность татарской и тюркской культуры?

— Величественна. Нет нужды казаться.

— Славят только симулякр.

Каштанов употребил термин постмодернистского словаря, тот термин, что принят в университетских диспутах. Этим термином современные юноши описывают мнимые ценности, но не самих себя; себя называют «академистами». Стало неловко за искусственный язык, но Мария не обратила внимания.

— И, кстати, наш разговор происходит в Турции, — продолжал Каштанов. — Странно, что в результате политических манипуляций Запада на первый план вышла Турция. Хотя турки и не вполне тюрки…

Мария не ответила. Шли молча.

Каштанов сомневался, стоит ли говорить о неловкости, им допущенной, но все-таки сказал:

— Простите меня, я все понимаю. Простите мне эту вольность.

Мария опять ничего не ответила.

Каштанов решился на последний вопрос.

— Понимаю, вопрос странный. Хотел задать еще Марку Кирилловичу. А теперь и с вами этой темы коснулись. Простите, вы поддерживаете евразийство?

Тощая женщина взглянула с недоумением.

— Евразийство? Какая ерунда!

На этом разговор на вокзале в Стамбуле и прервался.

Сейчас они находились на кухне в квартире Елизаветы, и все слова — их было немного, и эти слова были понятны заранее — уже были женщинами сказаны.

Елизавета достала конверт, сказала, что это письмо для Марии, которое жене оставил Марк.

Елизавета так именно и сказала:

— Это письмо жене.

Быть женой Рихтера — это роль Марии, и Елизавета согласилась, отдала звание «жены». Хотя, подумал Каштанов, в чем здесь почет — быть женой профессора-расстриги? Чем гордиться? Жена неудачника, репатрианта, дважды эмигранта. Он никому не нужен, бедный Марк Кириллович Рихтер. Но Елизавета передала миссию «жены» как почетную, на себя не приняла, и Мария чуть наклонила голову, поблагодарив. Видимо, она эту миссию ценила. Письмо в руки не взяла.

— Передайте письмо Каштанову, — сказала Мария. И, повернувшись к Каштанову: — Прочтите, пожалуйста, вслух.

— Но там, возможно… — сказала робкая Елизавета, которая испугалась, подумав, что в письме будут сказаны интимные любовные слова, обращенные к Марии. Она боялась такие слова услышать. Видимо, ей все еще больно, подумал Каштанов. — Там может быть что-то такое, что меня совсем не касается.

— Нет, — сказала Мария. — Такого в письмах Марка нет. Читайте.

— Возможно, есть нечто, что не нужно знать детям?

— Не допускаю мысли, что есть такое, что знаю я и что не нужно знать моим детям. Читайте.