Сторож брата. Том 2 - Максим Карлович Кантор

на алмазных приисках в Мирном и послал дочь учиться в парижскую школу. С тех пор только вверх и вверх по лестнице, от гостиной до гостиной, от спальни к спальне. И рассказать она могла только о шестом аррондисмане. О том, как ездят в Отейль на бега, как выбирают вино, как заказывают билеты на вернисаж. Жанну обступили, глаза у женщин сверкали — санитарный эшелон желал знать о Париже.

— Вот, бабоньки, прихожу я с моим задохликом к маркизе де Б., — начала Жанна; она описала широкую лестницу особняка, рассказала, как выглядит парадная дверь, как при входе гостей встречает слуга, а растерянная (она только что оторвалась от книги, не слышала звонка!) хозяйка спешит из дальней залы. Маркиза де Б. проста, мила, гостеприимна. Жизнь маркизы де Б. посвящена интеллектуальному досугу и лишь немного — развлечениям. Жанна рассказала женщинам в санитарном эшелоне, как надо правильно обставить комнату, чтобы роскошь была очевидна, но при этом казалось, что хозяйка относится к роскоши наплевательски — не сдувает пыль с фарфора, не чистит столовое серебро: маркиза вся отдалась духовной жизни. Вот брошен в кресло скомканный плед, на мраморной столешнице оставлена недопитая чашка кофе, на пол упала раскрытая книга. В этом доме живут отнюдь не черствые толстосумы, здесь думают о нуждах века, размышляют об истории. Пожилые аристократки складывают на столах стопки толстых книг, сотни философских и исторических сочинений, причем некоторые книги даже с закладками — их открывали, читали. Жанна описала, как приезжала к маркизе вместе со своим супругом-дипломатом и с оксфордским профессором Адамом Медным, политологом; цель приезда — сбор пожертвований на культурные программы Камберленд-колледжа, необходимый компонент public relations. И маркиза де Б. щедра.

Жанна рассказала, как живо маркиза реагирует на боль мира; впрочем, здесь важно соблюсти такт и не говорить с ней о предмете дольше чем три-пять минут. Но Сербия, Ливия, Россия — это так важно! Пятнадцать лет назад они с маркизой обсуждали гибель Каддафи: ведь недавно ливийский лидер был другом, а потом Ливию разбомбили, а самого Каддафи разорвали — крайне досадно! А до того Сербия разочаровала маркизу, а сегодня Россия вызывает у маркизы возмущение. Сколько горя, если вдуматься. Вот аннексия Крыма — это ли не варварство?

И Жанна описывала, как вино переливают в специальный сосуд, чтобы вино взбодрилось после десятилетий; как маркиза требовательна к фуа-гра, но склонна прощать промахи поваров относительно баранины.

И глаза женщин-санитарок горели, и серая роза Парижа распускалась в санитарном вагоне.

Жанна рассказывала о парижских аристократках и досадовала, что получается карикатурно, на первый план выходит лицемерие этих увядших, засушенных, как цветочек в гербарии, старых надменных женщин. Но ведь есть в них нечто истинное! Имеются любовные драмы, муж — мот, сын — шалопай, вороватый любовник. Есть переживания. Нельзя так насмешливо о живых людях, эти аристократки по-своему многое понимают. Правда, их никогда не тащили за волосы в подвал, не насиловали в задний проход бутылкой из-под пива, они не спали на помойке и не знают, как умирают голодные дети. Они все это пережили в 1789 году и с тех пор страдают. Потом им напомнили об этом в 1914-м, но с тех пор прошло уже сто десять лет, и маркизы забыли, как их прабабке рубили голову или возили накрашенным личиком по бетонному полу. Они выросли с уверенностью, что их гордая морщинистая шея никогда не ляжет на гильотину.

Надо было рассказать новым подругам о тех реальных бедах, что случаются в парижских гостиных. Нет, не все так гладко! Не надо судить по глянцевому фасаду! Да, морщинистые черепахи горды и неприступны, но их сыновья не стали князьями: они просто владельцы ресторанов, менеджеры среднего звена в концерне «Эппл» и клюют с ладони у еврейских финансистов Нью-Йорка. Ах, это непереносимо! Ах, не перечислить всего, не объяснить.

— Скоро на месте будем, — сказала рыжая.

— Ну что, молодка, — сказала Прыщова, — не передумала помирать?

— Нет.

Тело Миколы Мельниченко, убитого в степи, к этому времени окончательно замело снегом, и место его упокоения не выделялось никак на ровном белом пространстве украинской степи.

Глава 48. Мария и Елизавета

— Сколько, по-твоему, я стою, Пух? — спросил Пятачок.

— Не понимаю.

— Ну вот нас купили в магазине. Тебя и меня. За нас заплатили.

— Разве? Не знал.

— Слышал, что именно так и было. Чтобы нас иметь, за нас заплатили деньги. Это такой обмен: дают деньги, а взамен берут игрушки.

— Игрушки? Разве мы — игрушки? У меня другое мнение, Пятачок. Любовь — это не игра. Дружба — это не игра. Значит, мы настоящие.

— Мы настоящие, — согласился Пятачок. — Но люди думают, что нас купили и отдали за нас деньги.

— Хм, — сказал медвежонок Пух, — я полагал, что мы отдаем людям любовь. А любовь меняют только на любовь. Разве нет?

— Это общие слова, Пух. Слова, которые для людей значат мало. У людей есть то, что они называют реальной жизнью. Понимаешь, Пух, у нас есть цена.

— Цена? Что это значит?

— Каждая вещь, Пух, — важно сказал Пятачок, — имеет цену. Вот, допустим, банка меда. Мед стоит денег. У него есть цена. Спроси кого хочешь. Вот у гномов спроси.

Гномы с интересом слушали разговор.

Гном Тонте сказал:

— Давно придумали: чтобы было проще обмениваться вещами, надо объявить какой-то предмет меновым эквивалентом.

— Чем? — спросил Пух.

— Ну вот, скажем, ты хочешь обменять мед на желуди.

— Я не хочу.

— Но если бы захотел. Ты хочешь, чтобы Пятачок дал тебе мед, а ты ему дал желуди. Как сделать так, чтобы получилось честно?

— А что тут может быть нечестного?

— Вдруг желудей будет больше, чем меда?

— Ну и что? — Пух не понимал.

— Чтобы вести аккуратный обмен, ввели понятие цены. Понимаешь? Мед стоит денег. И желуди стоят денег. И вот, вы будете меняться согласно равной цене продукта.

— Вот это да, — сказал Пух. — Но мне нужен мед, а не его цена.

— Чтобы был мед, его надо купить. Для тебя мед покупает Мария. Ты разве не знал этого?

— Наверное, я про это не успел подумать. Считал, что Марии просто нравится давать мне мед. Иначе она бы мне мед не давала. Гораздо важнее, по-моему, то, что ей нравится давать мед, а не цена меда.

— Ты ничего не понял, Пух. У меда есть стоимость. И есть цена. И часто это не одно и то же.

— Важно, — размышлял Пух, — чтобы у меня был мед. А стоимость или цена меда меня не интересуют.

— Скажи, По, —