Сторож брата. Том 2 - Максим Карлович Кантор

— Откуда мне знать?

— Тебя купили, — настаивал Пятачок. — Значит, у тебя есть цена. И стоимость.

Медведь-панда смутился.

— Я считаю иначе, — подумав, сказал панда По, — у меня была цена, когда я был в магазине. Но когда я попал к друзьям, у меня уже нет цены. И стоимости тоже нет.

— Куда же твоя цена делась?

— Исчезла. Теперь вместо цены есть семья.

— Но раз цена была, ее можно вспомнить! Раз тебя однажды купили, то в другой раз тебя можно продать. Пух, ты хотя бы можешь предположить, какая у меня цена? Сколько бы ты хотел получить денег, когда меня продашь?

— Деньги — вместо тебя?

— Ну да. Ты отдашь меня, а тебе дадут деньги, которые равняются моей стоимости. То есть у тебя будет ровно столько денег, сколько надо заплатить, чтобы меня купить.

— А зачем мне тебя покупать? Ты уже у меня есть.

— Ты опять не понял. Ты меня продашь, а за эти деньги купишь еще что-нибудь.

— Зачем мне деньги? — рассудительно спросил Пух. — Ведь, если я продам тебя и возьму вместо тебя деньги, то мне их надо на что-то хорошее истратить. Ты хороший, и, если я тебя обменяю на деньги, мне надо приобрести что-то или кого-то, кто будет не хуже тебя. А это невозможно. Нет никого лучше тебя.

— Ты уверен?

— Мне никто не нужен, кроме тебя. Значит, мне не нужны деньги, которые мне дадут за тебя. За эти деньги я не куплю другого друга.

— А может быть, купишь?

— Нет, это невозможно. Как же ты не понимаешь? Цена друга должна соответствовать стоимости другого друга, так? Как цена меда должна быть равна цене желудей. Чтобы купить другого друга вместо тебя. Но лучше тебя никого нет. Значит, деньги не помогут.

— А может быть, ты плохо искал?

— Давай вообразим, что я найду еще одного друга. Другого друга. Не хуже тебя. Другой друг спросит: как мне с тобой дружить, если ты своего прежнего друга продал? И он не станет мне другом.

— Значит, друга продать нельзя?

— Бессмысленно.

— А я слышал, — сказал тигр Ры, — что некоторые продают.

— И что? Покупают новых друзей?

— Стараются. Слышал, что некоторые продают даже Родину.

— Это уж совсем глупо, — сказал Пух. — Потому что Родина — это просто такое место, где у тебя много друзей. Например, здесь мы все друзья. И лев Аслан, и Марк Уллис, и Мурочка. И гномы. Если нельзя продать одного друга, то как можно продать много друзей?

— Ну, допустим, ты в них разочаровался.

— Это как? Не понимаю.

— Ну, ты жил, присматривался к ним, а потом понял, что они тебе не друзья.

— Так разве бывает?

— Говорят, что бывает. Спросим у льва Аслана. Скажи, лев Аслан, у тебя есть Родина?

— Конечно, есть.

— И как ты можешь ее продать?

— Кому? — поинтересовался мудрый Аслан. И вызвал одобрение у царственного льва Уллиса. Тот, положив голову на крупные лапы, внимательно слушал. — Кто может желать купить мою Родину? Понимаешь, Пух, здесь заключается противоречие. Если ты приобретаешь чью-то Родину, ты становишься другом тех друзей, которых ты купил. Потому что Родина — это собрание друзей. Иначе это не Родина, а что-то другое. И вот, представь, ты купил друзей. Но, если это друзья настоящие, значит, их купить невозможно, потому что дружбу невозможно обменять. Ты не можешь дружбу обменять на дружбу. Если дружба поддается обмену, значит, это была ненастоящая дружба, и значит, ваш обмен недействителен. А значит, покупки не произошло. Ты просто вошел в семью.

— И все-таки я слышал, — сказал Пятачок, но уже не очень уверенно, — что некоторые Родину продают.

— Это, полагаю, крайне неумные люди, — заметил Марк Уллис. — Или нечестные.

— Проблема в том, что моя родина безгранична, — сказал Аслан. — Как я могу продать то, что не имеет границ, начала и конца? Моя родина — это вселенная.

— Мурочка, — спросил Пух, — а у тебя есть родина?

— Есть.

— И у твоей родины есть цена?

Мария, которая говорила за Мурочку, произносила слова своим чистым и твердым голосом:

— Моя родина — это Россия. Снег. Новый год и елки. Игрушки. Мама, которая носила меня на закорках, когда я болела. Светящиеся в ночи окна соседей. Мои дети и мой муж. Книги, которые мы читаем всей семьей. Наш диван, на котором мы все сидим вместе с нашими сыновьями. Чай. Пряники. Варенье. Могила папы. Руки моего мужа. Глаза детей. Да, у этого есть цена. Эта цена — моя жизнь.

— Это ты, мама, говоришь или Мурочка говорит? — спросил старший мальчик.

— Разве так важно? Мы все вместе — родина. Разве важно, кто именно из нас говорит?

— Мы все — родина, — подтвердил Марк Уллис голосом Каштанова.

Мальчики с удивлением поглядели на крупного царственного льва. Прежде он этим голосом не говорил.

— И неважно, где именно мы живем? Родина везде? И в России — и на Борнео?

— Мы все время едем куда-то; так разве правильно? Мы ищем родину? А зачем тогда искать, если родина везде?

Это спросили Дядюшка Френдли, большой рыжий орангутанг, и младший мальчик, который устал от долгой дороги.

— Неужели мы всегда будем ехать? Так пройдет вся моя жизнь, — сказал маленький мальчик с обидой.

Иван Каштанов взял мальчика на колени, обнял; мальчик вывернулся, соскочил с его колен, вернулся на свой стул. Сидели тесно: кухня у Елизаветы крошечная, четыре стула поставили вплотную друг к другу. Зверей усадили на стол.

Мария уступила стул Каштанову, сама встала у окна. Деликатный Каштанов даже не пытался воспротивиться. Воспитание не позволяет сидеть, если женщина рядом стоит; но спорить с Марией бесполезно: он успел изучить характер тощей женщины. Мария никогда не позволяла себе помогать; не принимала услуг; не вступала в разговор, только крепче сжимала сухие губы, и скулы каменели на худом лице. Пока добирались до Москвы, поговорили с ней всего два раза: в первый раз Мария спросила о теме диссертации и во второй раз рассказала, что значат казацкая и татарская кровь.

— Вы чем занимались в университете?

Услышав имя Ницше, никак не отреагировала.

— Вам не нравится Ницше?

— Я его плохо знаю.

— Но читали?

— Мало.

— Я писал работу о концепции вечного возвращения, — Каштанов подождал ответной реплики. Мария могла сказать нечто о возвращении в Россию. Так сказал бы любой на ее месте. Но она промолчала.

— Считается, — сказал Каштанов, — что концепция вечного возвращения Ницше отвергает феномен свободной воли. Вот об этом мы часто беседовали с вашим супругом.

С