Сторож брата. Том 2 - Максим Карлович Кантор

— Я вам сочувствую, — что ни слово, то хамство.

— Вы очень добры ко мне. Но мы, право, справляемся.

И действительно — прямо напротив квартиры Терминзабуховых располагалась квартира Андрея Андреевича Варфоламеева.

Варфоламеев сидел в кабинете за столом. Вошел военный, передал пакет, вышел.

— Что в письме? — спросила жена. Она принесла чай, как обычно, в шесть вечера. Стояла рядом, когда фельдъегерь передал письмо.

— Служебное.

— У тебя лицо злое. Все так плохо?

Варфоламеев улыбнулся. Когда улыбался, лицо становилось еще более тяжелым, потому что глаза не улыбались никогда.

— Ну-у. Какое лицо должно быть у опричника? У генерала оккупационной армии. У российского держиморды. Соответственно должности и лицо.

Он спрятал депешу в карман.

— Это я просто вспомнил статью одного гражданина. Плескунов фамилия. Пишет Плескунов о том, как русню погонят и как НАТО объединит усилия с Украиной и завоюет Россию. Интересно пишет.

— Завоюет Россию?

— Ну-у. План такой. В целом. В виде возмездия.

— Сейчас за такие статьи сажают, да?

— Он уже на Украину уехал. Оттуда и пишет. Или в Ригу. Не помню. Сейчас кто куда.

— Его будут искать?

— Смеешься? Кому он нужен? Пусть пишет. Но не знаю. Может, и будут искать. Не мое это дело — за шпаной бегать. И спорить с ними. Не наша забота чужих детей качать.

Варфоламеев встал.

— Пора мне ехать.

— Надолго?

— Пара дней. Ну-у. Сама понимаешь. Неделя скорее. Или две. Может быть.

— Надо? — Жена говорила спокойно, но руки задрожали. Или ей почудилось, что руки дрожат, поскольку Варфоламеев ничего не заметил. Если бы увидел, ему бы не понравилось.

— Галстуки принеси. Выберу.

Выбрал из коробки три галстука, жена аккуратно свернула, положила в дорожную сумку. Сумку собрали несколько недель назад: Варфоламеев знал, что придется ехать.

— Что за шум на лестнице?

— Гости у этих воров.

— Ясно. Детей приведи. Перекрещу.

Жена вывела детей в общую залу. Самую маленькую держала на руках. Семья большая, но в огромной комнате потерялись. Сбились вместе, как беженцы на пустыре, прижались друг к другу, смотрели на отца. Варфоламеев повязал галстук, затянул узел под горлом, надел пиджак; все делал медленно. Оглядел четырех сыновей и дочь. Оглядел и комнату. Дорогую мебель купили, зря выброшенные деньги. На этом диване он собирался отдыхать в воскресенье и читать Тацита. Любил Тацита. Как-то не случилось почитать римскую историю в воскресенье, и на диване не пришлось отдохнуть. Но комната хорошая, что говорить. Удачно выбрана квартира, ремонт сделали на совесть. И вид из окна хороший.

Чиновники России обзавелись гигантскими квартирами, но жить в них времени не было. Страна большая, хлопот много.

Жена подвела детей к отцу.

Варфоламеев их перекрестил.

— Кто бы мог подумать, — сказала жена.

— До последнего момента не верил, — сказал Варфоламеев.

— Все-таки братья.

— Какая Украина? Забудь. С нами, Алена, воюет сразу десять стран.

Подумал. Добавил:

— Нет, больше. Двадцать пять, думаю. Вот уже наемники из Новой Зеландии. Энтузиасты. Англичан очень много. Поляки давно батальоны шлют.

— Господи. Зачем?

— Война. И мы, скорее всего, дураки, что ввязались. Не я решал. Сама понимаешь. Но, вероятно, уже выхода не было. Видимо, так. Мне не докладывали, как оно там решалось. Восемь лет готовились, и они, и мы.

Помолчал. Добавил:

— Ну-у, сама подумай. Если долго готовился человек. Он начнет однажды. Надо же когда-то начинать.

— Плохо воюем, — сказала его жена.

— Плохо.

— Тогда зачем едешь? — вдруг горько сказала жена. И тут же поправилась: — Прости. Не мое, не бабье дело. Поезжай с легким сердцем.

— Работа, — сказал Варфоламеев. — И делается она вот так.

— Всегда лучше мир, — сказала жена, и дети подтвердили:

— Лучше мир!

— Ну-у. Конечно. Мир, — сказал Варфоламеев. — Гораздо лучше.

Отец надел пальто, уже стоял в дверях.

Подозвал старшего, Федора, такого же лобастого, как он сам, уже крупного мальчика.

— Ты теперь за старшего. Береги братьев. И сестру. И мать береги.

Жене сказал:

— Уж если начали войну, надо ее выиграть.

Вышел.

Глава 28. Конспирология — мать истории

Кристоф Гроб, агрессивный анархист, вызвал Рихтера в коридор. Кристоф наклонился к самому уху профессора, дохнул гнилым запахом кариеса:

— Я сейчас — в туалет. Поняли? Выходите следом.

— Зачем?

— Не задавайте вопросов!

Рихтер вышел из купе, двинулся вслед за Кристофом, перешагивая через чемоданы и баулы цыган. Немецкий анархист обернулся, ухватил Рихтера за рукав, дернул к себе.

— Быстрее!

Кристоф потащил Рихтера в тамбур, втолкнул, ввалился сам, дверь в вагон припер собственным длинным телом; они стояли, зажатые в узком гулком закуте; вагоны лязгали, и тамбур содрогался. Дистанция, отделявшая Рихтера от зубов анархиста, была ничтожна. Рихтер, и от природы не особенно храбрый, страшился того, что скажет ему анархист. День ото дня Кристоф делался все более и более агрессивен и его действия были непредсказуемы.

Кристоф оскалил желтые больные зубы, сказал:

— Понимаете, что в вагоне три шпиона? Или нет?

Анархист Кристоф был одет, как это принято у радикальных активистов, в подобие военной униформы — сапоги, черного цвета френч, стальные пуговицы. Они все так одеваются, чтобы их деятельность на митингах казалась борьбой. Выправка у Кристофа военная и, если бы тамбур не швыряло из стороны в сторону, социалист смотрелся бы убедительно.

— Сообщаю, чтобы предупредить об опасности.

— Обычные украинские авантюристы. Даже не солдаты. Золотая киевская молодежь играет в войну.

— Я не про них. Знаю эту плесень. Дамочка — дочка украинского посла на Антигуа. Дочка коррупционера и вора. Парня в желтых портках встречал в Берлине. Щеки отожрал.

— Они не стоят вашей заботы, — сказал Рихтер, отворачиваясь от тяжелого гнилого духа. — Поиграют в войну и успокоятся. Но поглядите на Мельниченко. Он не авантюрист.

Кристоф вплотную приблизил больной рот к лицу Марка Рихтера:

— Англичанин, француз и итальянец — шпионы НАТО.

— Кристоф, успокойтесь.

— Они шпионы.

— Кристоф, — сказал Рихтер, — неужели вам мало того, что происходит? Надо добавить?

— Вас пугает радикальность, — Кристоф проверил, все ли стальные пуговицы застегнуты, поправил ту, что у горла. — Не гламурен. Непримирим! Мы — дети шестьдесят восьмого!

— Нет, — ответил Рихтер, он набрался духу спорить с опасным человеком, — вы незаконнорожденные дети тысяча восемьсот сорок восьмого. Так сказать, от морганатического брака. А те, что были детьми тысяча девятьсот шестьдесят восьмого — давно сидят в банках директорами, пьют шартрез.

— Но-но! — сказал Кристоф. — Без оскорблений!

Хриплое карканье анархиста не походило не вежливое покашливание ученых воронов Оксфорда.

— Кристоф, вы опоздали на полтораста лет. Вы — брызги тысяча восемьсот сорок восьмого. Тогда был пролетариат, было о чем фантазировать. Левая идея сегодня