Сторож брата. Том 2 - Максим Карлович Кантор

в чертах. Жанна Рамбуйе родом была из тех самых — крайне бесперспективных с точки зрения цивилизации — мест, но она поднялась высоко. Прочим же бурятам повезло не так явно: быт их был убог, а сейчас многие получили повестки, они ехали сейчас на фронт в холодных грузовиках, ехали, кутаясь в шинели; брезент плохо греет. Буряты ехали на херсонские земли — и скоро их должны были убить. Буряты ехали умирать за Россию, которая дала им все, что они имели в жизни, то есть дала ничтожно мало, но сейчас потребовала долг вернуть. Никто из них лично ничего в долг не брал, но выяснилось, что долг огромен. А поскольку у них не было ничего, кроме жизни, требовалось отдать эту самую жизнь. Они ехали умирать за Крым, которого никогда в своей бурятской жизни не видели и никогда не увидят. Ехали умирать за президента, который был спортивен и поджар, сметлив и остроумен. Президент избегал алкоголя и не имел того, что называют «вредными привычками»: он не курил, не ел вредной пищи, занимался спортом — и это было разумно: следовало себя беречь для России.

Время от времени президент выезжал на природу, он уважал Алтай, Байкал и тайгу, любил побродить вдоль монгольской границы. Чуйский тракт, непролазные чащи — для спортивного президента прорубали просеки, и он шел, задумчивый следопыт, исследуя потаенные уголки родины. Правда, в отличие от бурятов, которые жили там постоянно, президент проводил в тайге не более трех дней и был окружен охраной, одет в специальное термобелье и питался исключительной пищей. Но места эти, первозданно прекрасные, президент России ценил более, чем старые камни Европы. С некоторых пор, подражая вкусу президента, его близкое окружение, а следом за ним и окружение дальнее, пересмотрело европейские вкусы и всецело отдалось байкальским и таежным красотам: вот где надобно строить виллы, а заодно рыть бомбоубежища. Главное сокровище — Байкал, величайшее пресное озеро мира, вдоль берегов его строили теперь дворцы, забыв про Côte d'Azur и пошловатый Сен-Тропе.

Из таежных мест президент и призвал на подмогу России тамошний народ, аборигенов; не обошел вниманием жителей приглянувшихся красот. Ехали буряты умирать, и, если вдуматься, этот факт должен был убедить украинцев в том, что покоренные народы не всегда протестуют против метрополии. Вот и чеченцы идут в бой. Вот и татарский батальон сформирован.

Потом проехали колонну бронированных автомобилей с экипажами из Иркутска, как явствовало из надписей на броне. Перегон для сибиряков был долгим: лиц солдат не разглядеть через узкие щели на броне, а водители в кабинах были серыми и усталыми.

Затем шли колонны самоходных орудий, по лафетам которых писали «Газпром»; иной западный журналист мог бы решить, что менеджеры газовой компании решили отдать жизнь за Родину: тем более, что вопрос с поставкой газа через трубы «Северного потока» был ключевым для начала войны. Не исключена вероятность, подумал бы журналист, что менеджеры среднего звена едут мстить украинцам (а через них — англосаксам) за то, что контракт сорвали. Однако менеджеры на убой не поехали — отправили письмоводителей и вахтеров. Тридцать тысяч человек должен был поставить в армию «Газпром» и двадцать тысяч человек обязан был рекрутировать из своих сотрудников Сбербанк; ну и почистили ряды охранников, уборщиков, водителей и прочих дармоедов. Зачем держать на парадном подъезде десять мордоворотов, если пятерых достаточно? Бравые бритые парни ехали умирать, чтобы отдать долг «Газпрому». Война решала щекотливый вопрос: что делать с личными армиями олигархов? Россию наводнили десятки тысяч бывших спортсменов, служивших в личной охране богачей, — их следовало утилизировать. «Газпром» так и поступил. Закупили (помимо бритых парней) также бронемашины и гаубицы.

— Повезло тебе, Василий. Пошел бы шоферить в «Газпром», так сейчас бы на броне катался.

— А я что. Куда пошлют. Мне, Андрей Андреич, жизнь ни к чему. Телевизор я уже посмотрел. Водку попил. Можно и помирать.

— Верно.

Ехали дальше — попутно изучали войска.

— За что воюем, Андрей Андреич?

Варфоламеев не отвечал. Привычки разговаривать с шофером не завел. Но путь длинный, через час Василий опять спросил:

— Ежели мне помирать, так я ведь интересуюсь: за что помирать?

— А тебе не все равно?

— Вообще-то, без разницы. А ты сам, начальник, знаешь?

— Приблизительно.

— Хорошо, Андрей Андреич, что ты своему шоферу не врешь. А то сказал бы: «За Родину». А я, дурак, еще поверю.

— Ну-у-у. Как тебе, Василий, объяснишь? Ты ж не поймешь ничего.

— И то верно.

Долго ехали молча.

— Но ты, Андрей Андреич, рискни. Объясни. Вдруг пойму.

— Страна большая. В одном месте приклеишь, в другом отвалится. Если царь дурной, сразу в пяти местах отвалится. А нам что делать? Всякий новый царь за другим прибирается. Понял?

— Потому и война?

— Как всегда.

Василий помолчал, раздумывал.

— Понял. Чего тут не понять? Все знают. Пьющий был старый царь. Принимал на грудь много. Россию пропил.

Варфоламеев глядел в окно на колонну танков; шли гулко и ровно, тяжелое стадо слонов.

Василий продолжал:

— Хватился новый царь, а поздно. Проснулся, кофий выпил, глядь по сторонам: и того нет, и сего нет. Зовет, допустим, свою секретутку любимую. Ох, в народе говорят, он до баб охоч. Ну, приходит такая. А он ей грит: «Где, — грит, — наша Прибалтика?» — «А нетути, вашество, Прибалтики. Пропили». — «А Одесса-то хоть есть?» — «Так ведь и Одессы нет!» — «Ладно, — грит, — а Ташкент — город хлебный?» — «Так и Ташкент пропили. И ладно бы просто пропили! Так ведь русских людей там оставили, крепостными у баев. Везде русских бросили». Верно говорю, Андрей Андреич?

— Своих не бросаем, — с неожиданной злостью процедил Варфоламеев, цитируя кого-то.

— То-то и оно, что бросаем. Везде бросили. Вот, интересуюсь я, Андрей Андреич. А сколько русских мы бросили в чужих странах? Ну, когда этот пьяный дурак бумажки подписывал? Просто любопытно.

— Миллионов тридцать.

— Много.

И опять ехали молча.

— А вот говорят, Сталин народы переселял, — сказал Василий. — Правда или нет?

— Ну-у-у, куда ему до Ельцина, — ответил Варфоламеев. — Масштаб не тот.

— Столько не каждый выпьет, — согласился Василий. — Тридцать миллионов?

— Двадцать восемь.

— Много.

И опять молчали.

— А если пожаловаться? — спросил наивный шофер. — Ну, как оно делается. Поднять вопрос на заседании. Ну, где там заседают. ООН, допустим. Дескать, тридцать миллионов наших бросили.

Варфоламеев промолчал.

— Скоро Тула, — сказал шофер, — через час город Тула. Остановимся, пожуем?

Варфоламеев кивнул.

— Говорят, бандитов из тюрем выпускают, правда или врут? — спросил Василий.

— Говорят, выпускают.

— А не все ли равно, из тюрьмы или нет, — резонно сказал Василий, крутя баранку, чтобы объехать фуры