Сторож брата. Том 2 - Максим Карлович Кантор

Вечер завершился дружеским застольем.

На следующий день все поссорились.

— Всегда можно договориться, — начал Бруно. И после этих слов началось.

— Италию кто только не завоевывал. А мы зла не держим.

— А что вы вообще держите? — спросил немецкий анархист. — Правительства нет, одна мафия.

— Русские простили немцев, — сказал Рихтер, — хотя казалось, что вражда навсегда.

— Ничего вам Украина не простит!

— Нам поляки ничего не простили, — желчно заметил Кристоф, — требуют с немцев миллиард репараций.

— Урок вам, — вставил свое мнение Алистер Балтимор. — Никого из грязи вытаскивать не следует.

— Из-за поляков Вторая мировая началась. Как Чехословакию делить, тянут руки. А когда самих разделили, им не понравилось!

— Ах, вы недовольны поляками! А как вы помогали варшавскому восстанию?

— Мы так помогали варшавскому восстанию, как варшавяне помогали восстанию варшавского гетто!

— Это немец говорит?

— Что хотите от немцев? Если бы украинцы, поляки, литовцы и французы нам евреев не выдавали, так и душить было бы некого. Вы со своими евреями что сделали?

— Есть вина вашего народа! Покайтесь!

— Сами кайтесь!

— Русские пусть каются!

— Неужели? Англия за африканские колонии воевала, а на фашизм вам, британцам, было плевать.

— Во всяком случае, британцы сражались дольше всех!

— Чужими руками! Кто Украину вооружает? Сознайтесь, вам безразлично, сколько славян убьют.

— Гуманисты нашлись!

— Мы обязаны дать отпор новому Гитлеру, — сказал Алистер Балтимор.

— При чем тут Гитлер?

— Путлер!

— Это что, Путин Сирию бомбил с Ираком?

— Демагог и спекулянт!

— Вот представьте, — восклицала Соня Куркулис, — в подворотню входит очкарик, а на него бросается маньяк с бритвой… А вокруг стоят люди и спорят о правах… В такой момент вы, европейцы, ссоритесь! Ах, стыд, стыд!

Путешественники притихли.

Требовалась изрядная доза воображения, чтобы представить президента Соединенных Штатов Байдена, или премьер-министра Великобритании Джонсона, или глав оружейных концернов, или биржевых спекулянтов в роли очкариков в подворотне. Некоторые из упомянутых персонажей и впрямь носили очки, но плохо пришлось бы тому маньяку, что по неосторожности рискнул бы на них напасть.

Орали друг на друга, Кристоф даже разбил стакан. Так миновал очередной день. И снег все шел.

На следующий день говорили о женском начале русской культуры: не потому ли Россия всегда ищет себе господина, что в ней нет мужского начала? Рассмотрели вопрос: расположены русские люди к рабству по своей генетике — или же нет. Вспомнили, что слово «славяне» намекает на слово «slave», что значит «раб». Ученые разворошили так называемую «норманнскую теорию»: без внешнего влияния славяне так и остались бы дикарями.

— А как же революция? — вскипел социалист Кристоф. — Революция русская — вы ее чем объясните? Рабским сознанием?

— Однако наш коллега Марк Рихтер бежал из революционного дома, — ядовито сказал Пировалли.

— Уехал от контрреволюции, — ответил Марк Рихтер.

Так перебрасывались они словами, разговор отвлек от того, что происходит в стране. Галерист Алистер Балтимор, мсье Рамбуйе и итальянский профессор то и дело бросались к компьютерам, искали сети, вчитывались в новости.

— Постойте! Помолчите! Вы слышите?!

— Что там? Что такое?

— Война.

Двадцать четвертого февраля, почти через два месяца после их отъезда из Парижа, началась большая война.

В эти дни русские высадили десант в Киеве и в Чернигове, видимо, собирались закончить войну в один день, хотели арестовать киевское правительство. Вертолеты зависли над украинским аэропортом в Гостомеле, в город Ирпень вошли бригады десантников. Были отброшены, отступили. Русских, как оказалось, горячо и трепетно ждали, встретили достойно. Разведка спутниковая, космическое наблюдение — и уж наверняка не украинская разведка, как заметил ехидный Пировалли, — в точности показала места высадки российского десанта. Русские войска откатились назад. Бои теперь шли на окраинах Ирпеня и в какой-то неведомой Буче. Пассажиры поезда про Бучу услышали впервые; отныне про это местечко знал весь мир. По слухам, там, в этом местечке под названием Буча, русские учинили резню мирного населения, стреляли в затылок старикам, кромсали беременных женщин, резали детей.

— Оh, that is a perfect choice! Place named Butcher — is the right point for massacre! — сказал Алистер Балтимор. Butcher по-английски значит «мясник».

— Верно, название выбрано не случайно, — сказал Рихтер. — Господи! Какое страшное совпадение!

— Господи, вразуми иродов, — монашенка молилась.

— Стыдно, стыдно, стыдно быть русским! — кричала Соня Куркулис, и она бегала по коридору вагона, то у одного окна остановится, то у другого, упрется лбом в стекло — и так стоит. За окном та же снежная ночь — и сквозь мрак виделись Соне окровавленные тела.

Русские войска отошли к Донецку. Теперь бои шли вокруг укрепрайонов, выстроенных еще при советской власти и усовершенствованных английскими и американскими фортификационными мастерами. Потери нападающих всегда больше, чем у тех, кто в обороне. Да и снабжение русских подвело. Президент Путин дождался весны, и дороги развезло; машины с продовольствием и снарядами выстроились в колонны на узких шоссе, не могли свернуть ни вправо, ни влево — вокруг топь; колонны расстреливали с воздуха. Русская армия отступила.

— Невозможно разворовать всю страну и создать боеспособную армию, — хладнокровно заметил англичанин, спекулировавший картинами.

— Ожидаемое поражение, — согласился мсье Рамбуйе. — Российская армия обречена.

— Стыд, стыд, стыд, — бормотала Соня Куркулис. Точно молитву читала.

И даже младенец, девочка, оставленная цыганами на попечение европейцев, рыдала. Бруно Пировалли кормил младенца с алюминиевой ложечки, утешал.

Выяснялись жуткие и вместе с тем унизительные подробности российского наступления. Передавали, что русские солдаты убивали в Буче беременных женщин, издевались, насиловали и пытали, а из разоренных украинских хат солдаты-оккупанты воровали унитазы и стиральные машины. Эти краденые унитазы и стиральные машины мародеры посылали по почте к себе домой, в свои убогие города, где нет ни водопровода, ни канализации.

Рядом с образом хрупкого очкарика в подворотне, на которого кидается маньяк, нарисовалась еще одна картина: дикий русский солдат выворачивает унитаз из кафельного пола, затем пакует унитаз в деревянный ящик, сколоченный из украденных на лесопилке досок, тащит, обливаясь потом, этот ящик в почтовое отделение. И хорошо, если почтовое отделение близко и не закрыто на обеденный перерыв или по случаю артобстрела. Видимо, мародерам приходилось бросать при транспортировке оргтехники свое табельное оружие: донести до почтового отделения ящик с унитазом и одновременно автомат и шинельную скатку — немыслимо.

Картина мародерства развеселила немца Кристофа.

— А в унитазы русские напихали украинское сало, — скалился анархист, — дикари отбирают сало у хохлов, прячут сало в унитазы и отправляют своим семьям в голодные деревни!

— Как можно смеяться в такие минуты!

— Представьте себе, сколько стоит посылка