Сторож брата. Том 2 - Максим Карлович Кантор

class="p1">Конечно, идет война; это понятно. Но, согласитесь, Москва — город не военный, патрулей не видно, а если идут бои в Киеве, так это далеко. Экое диво — война! Мало ли на свете войн: всегда где-то стреляют. Любую газету открой, хоть английскую, хоть бельгийскую — так на пятой странице всегда про какие-нибудь стычки. Цивилизованным людям не привыкать. Однако возникло скверное чувство: слишком долго ехали с востока на запад — планета за это время испортилась вся, целиком.

Общее мнение выразил социалист Кристоф Гроб. С социалистами такое случается частенько, они говорят вслух то, что другие произнести стесняются. Кристоф оскалил кривые зубы:

— Как на Луну прилетели. А луноход где?

Лунохода к перрону не подали, но зато шофер, посланный Грегори Фишманом, подхватил чемоданы супругов Рамбуйе, проводил чету к автомобилю «Майбах».

— Мы — в Хайят! — объявила Жанна Рамбуйе. — Неужели нормальная ванная? Но вечером все встретимся? Почти два месяца вместе! Как же я без вас? Рихтер, я без тебя уже не могу! Всех вас приглашаю к своей лучшей подруге, к Инессе! Слышите! Всех!

И впрямь, пассажиры злополучного поезда сроднились. Отметить день приезда общим застольем — что может быть естественнее? Как это порой бывает в жизни людей светских, Сибирская королева, пригласив всю компанию на бал к подруге, сама прийти не смогла. Не явился на общий праздник и Марк Рихтер.

Но, потеряв на время из виду двух героев, следует рассказать о том, как встретила Москва западных гостей и что увидели цивилизованные люди в одном из лучших домов города. Дом этот по праву считался украшением столицы: здесь писатели праздновали издание своих романов, а композиторы слушали свои произведения в исполнении лучших музыкантов, здесь банкиры заключали контракты, а дамы находили (пусть ненадолго) свое счастье.

Хозяйка встречала гостей в дверях.

И первой — как может быть иначе? — заключила в объятия Амалию Хорькову, столичную модницу.

— Входите, входите, дорогая! А где же Ник? Понимаю, понимаю, все расписания сбились в эти страшные дни! Вы слышали новости? Они бомбили Купянск. Боже, я не знаю куда деться от стыда. Серж, предложи, наконец, Амалии шампанское… Ах, я сама не своя…

Сергей Кучеящеров, успешный торговец капканами и колючей проволокой, не только не потерял свой бизнес в страшные военные дни, но, по понятным причинам, приумножил. Кучеящеров привык держаться в тени своей блистательной супруги, Инессы Терминзабуховой. Он понимал, что ему выпала несказанная удача — сумел жениться на особе, умеющей собирать у себя всю Москву — все то в Москве, что имело смысл собрать.

Сергей Кучеящеров разносил розовое шампанское, а Инесса продолжала говорить — обращаясь к гостям, что стекались в просторную залу.

— Мы все до одного виноваты в том, что произошло. Мы заслужили самое беспощадное наказание, не правда ли? Сейчас, как никогда прежде, я чувствую жгучую вину за то, что русская… За то, что родилась и жила в этой бесчеловечной стране… Серж, прошу тебя, будь повнимательнее, вот рядом с тобой Алистер Балтимор… У него нет бокала… Простите меня, Алистер, но сегодня мы говорим только об одном… Других тем у нас нет… Не ищите здесь развлечений, мой друг…

— Это клеймо, которое выжжено на каждом из нас! — сказала безымянная женщина с большим бюстом и тонкими ногами. Ее часто видели на общих балах, но имени так и не узнали.

— Ты тоже чувствуешь это клеймо, Амалия? — в ответ на реплику хозяйки вечера Амалия Хорькова, жена ресторатора Хорькова, передернула обнаженными плечами. Клеймо на теле было незаметно или же находилось ниже ватерлинии платья, но определенно дама испытывала дискомфорт.

— Скажем себе правду, Амалия. Мы сами — убийцы. Да! Мы сами совершили эти преступления. Резня в Буче — это моя вина. Прошу вас, дорогой Бруно, возьмите сами… Эти с утиным паштетом, а вот здесь с икрой… Сегодня стало известно, что русские солдаты насиловали беременных женщин… Представьте, русских заставляют перед атакой принимать возбуждающие капли… Солдаты пьют виагру, чтобы насиловать детей!

— А ведь мы живем среди этих нелюдей.

— Амалия, будем честны: мы одни из них. Мы ходим по кругу истории, инфернальность — и спуск в Коцит!

Инесса Терминзабухова в юности была женой режиссера Терминзабухова, и ее словарный запас вызывал зависть. Коцит, ледяное озеро в самой потаенной глубине ада, было известно не всем собравшимся.

— Как точно, — сказала Амалия Хорькова. — Это слово я хотела произнести буквально секунду назад.

— Мы опозорены навсегда, не правда ли?

— Это невыносимое чувство презрения к себе самой! Ах, боже мой, мы все тебя ждем, Ник. Где ты пропадал?

Крупный экземпляр человеческой породы Ник Хорьков, столичный ресторатор, вплыл в зал, точно большая рыба, продвигаясь среди золотых рыбок помельче. Плавниками он мягко раздвигал толпу, продвигаясь к жене.

— Тяжелый день, дорогая, люди подавлены. Рестораны полны, не скрою, но веселья нет. Я травмирован. — Ник рассеянно принял из рук хозяина бокал. — Откровенно говоря, испытываю отвращение, глядя в зеркало.

— Когда я вижу свое отражение, мне хочется кричать, — сообщила его супруга.

— Я никогда не стану чистой, — сказала хозяйка вечера.

— И мне так кажется, дорогая. Мы стали грязными навсегда.

— А вы знаете, что ракета влетела в жилой дом в Мариуполе и убила семью?

— Я раскаиваюсь!

— Ах, если бы нашим покаянием вернуть их к жизни!

— Бессильная ненависть — вот то, что я испытываю, Инесса! Ненависть к себе и к народу, который я считала своим.

— Погибли старики родители, муж с женой и младенцы.

— Младенцы! Они-то в чем виноваты? Серж, ну разве я должна все время напоминать…

— Дорогая, просто закончилась бутылка. Открываю новую.

— Я раскаиваюсь в том, что говорю по-русски!

— И я раскаиваюсь!

— Но что же делать с русской культурой? Ах, мы больше не имеем права употреблять это слово.

— Привел с собой Олега Кекоева, — сообщил ресторатор. — Известнейший комментатор Мандельштама. Да идите же сюда, Олег, не стесняйтесь. Беда сближает всех. Поверьте, Олег, тут все знают и любят Осипа Эмильевича.

Кекоев растерялся среди дорогих пиджаков и шипящих бокалов. Небогатый человек не знал, как вести себя среди богатых людей.

— Беда с русской культурой, — сказал Кекоев на всякий случай. — Беда.

Сказать, что с русской культурой «беда» — это всегда уместно.

— Не беда! Катастрофа!

— Да, это наша вина… О, я задыхаюсь, мне душно!

— Скорее, скорее дайте Амалии воды! Серж, что ты делаешь?! Сейчас не надо шампанского, неси эвиан! Вам с газом или без газа?

— Спасибо… Без газа… Я принадлежу к народу-убийце!

Сюда, в эту анфиладу комнат, украшенных произведениями современного искусства, стекались гости — из тех, кто еще