Все началось с развода (СИ) - Томченко Анна
— Я ничего не считаю. Просто я видел, насколько ей больно. Просто я видел насколько ее разрывало, и она тебе сейчас ничего не скажет, поэтому должен сказать я. Даже не думай.
Я и не думал.
Я не собирался ничего перекладывать на Алёну, потому что это моя ответственность, но до утра, до того, пока не отдадут анализы в лабораторию.
Я тяжело вздохнул и опустился на скамейку. Гордей, сел с другой стороны, толкнул меня плечом.
Даня появился в коридоре с тремя стаканчиками кофе, протянул один мне.
— Здесь чай, все-таки после сотряса неизвестно, можно кофе или нет.
Я кивнул, поблагодарил, не понимая, что теперь делать. Надо как-то разруливать эту ситуацию, надо как-то решать. Но для начала мой ли ребёнок? Я не пошёл ни в палату к Элле, никуда. Меня это не интересовало, родила и родила, бабы в поле рожают, она не какая-то особенная.
Ребёнок.
Да, ребенок в этой ситуации особенный, пострадавший ещё до своего рождения преданный всеми.
— Поехали, до дома докинем, — произнёс Гордей. Я покачал головой.
— Поезжайте ‚ я останусь. Я все сам проверю, все сам проконтролирую. Телефон?
Даня поспешно кивнул и добавил.
— Я, когда ждал на парковке как раз дошёл, купил, в машине лежит. Сейчас принесу.
Даня принёс телефон. Я быстро запустил активацию аккаунта, развернул это все, увидел входящие сообщения, входящие звонки, неизвестные номера, куча писем по рабочей почте.
В глазах зарябило.
Даня уехал через час, а Гордей остался со мной. Сидел напротив меня на такой же скамейке и смотрел на меня грустными глазами.
— Оно ж того не стоило? — тихо сказал сын, и я кивнул.
— Ты прав. Это того не стоило.
— И что теперь будет?
— Тест днк покажет, что будет.
А я на самом деле сам не знал, что будет, если в этом тесте окажется, что ребёнок мой или не мой.
Я даже не представлял, как реагировать на всю эту ситуацию.
Я с трудом дождался обеда следующего дня, когда заведующий отделением подошёл ко мне и протянул документы.
— Вот, пожалуйста. Ну вы же понимаете, вам все равно ребёнка никто не отдаст, это надо будет устанавливать через суд.
И по этой фразе можно было понять, что в документы смотреть уже бессмысленно.
Но я все равно посмотрел.
Вероятность.
Я не знал теперь, что мне делать.
Гордей, который спускался в кафетерий, как раз в этот момент появился в поле зрения и застыл, не двигаясь.
Он все понял по моим глазам, все прочитал.
И не надо быть гадалкой, не надо быть нострадамусом для того, чтобы понять, что все, что началось с развода, теперь заканчивается, теперь стоит жирная настоящая точка.
— А я с роженицей могу увидеться?
— Да, конечно. — Пожал плечами заведующий отделения и провёл меня на второй этаж в левое крыло.
— Альбертик, милый, — соскочила с койки Элла и дёрнулась ко мне. Она лежала одна в изолированной палате. — Альбертик, ты приехал, приехал.
Она перехватила мою руку, но я оттолкнул её от себя.
Элла завалилась на койку, а я хрипло произнёс.
— Ребёнка задушить пыталась.
— Альберт, я. Я была не в себе, честное слово, я, правда, была не в себе. Я не знала, что мне делать. Ты не приезжал, ты не отвечал на звонки меня, Алёна…
А я почему-то смотрел на неё на заискивающий взгляд, на дрожащие ресницы, на которых не было ни капли слез. Она хотела беременность, ребёнка от статусного мужика.
Это же очень просто доить такого мужика, она не ребёнка хотела, она не хотела меня, она жизни сытой хотела.
— Зачем тебе это надо? — Спросил я нависая над ней, — честно говори, зачем тебе это надо было?
— Ну как зачем? Ребёночек же.
Я перехватил её за плечо, сжал такой силой, что у меня у самого пальцы заболели.
— Не ври. И про любовь не ври, и про то, что понравился не ври, и про ребёнка, твою мать тоже, сука, не ври, все, что угодно здесь говори только не надо мне врать о том, что для тебя хоть какое-то значение имеет малышка. О которой, кстати, ты тоже наврала.
У Эллы затряслись губы.
— Я же думала, мы поженимся. Я же думала, ну все будет правильно, все будет красиво, там машины, отпуска…
Я оттолкнул её от себя и покачал головой
— Альберт. Альберт. Ну все же хорошо. Все же обошлось.
— Ты её задушить пыталась.
— Ну, Альберт, ну, понимаешь, я же. Я просто с ума сошла. Я не думала, что так произойдёт. Я сама не понимала, что я делала. Альберт, ну вот если бы ты сразу приехал, такого бы не случилось, Альберт Или если бы хотя бы Алёна мне позвонила.
И в этот момент у меня сорвало крышу, я развернулся и резко, без замаха, ударил её по щеке.
Элла снова упала на кровать и схватилась за лицо, вот сейчас слезы были.
— Не смей, твою мать, произносить имя моей жены, это первое. И второе…
Напишешь отказ от девчонки.
В глазах смекнула злоба.
— Отказ, а ты заставь
Я снова шагнул, схватил её за запястье, приподнимая над кроватью.
— Значит, меня решил побоку пустить, ту, которая девять месяцев вынашивала, мучилась, страдала, да, типа? Отработанный материал. Нет уж, Альбертик, так дело не пойдёт. Хочешь ребёнка заплати вот как суррогатке, заплати лямов двадцать.
Я оттолкнул её от себя. Она опять шлёпнулась задницей на постель.
Я бросил:
— Идиота. Ни черта я платить не буду. Ребёнок все равно останется со мной. Я через суд его заберу. Пусть это будет дольше. Пусть это будет нервно, но с тобой ребёнка тоже не оставят. Ты его задушить пыталась, так что ты просто дура.
Я вышел из палаты и понял, что меня качает, пол перед глазами сворачивался в тугую спираль и бликовал разными оттенками радуги.
Я схватился за стену, постарался выровнять дыхание, заведующий подошёл ко мне, положил ладонь на плечо.
— Что вы надумали?
— Веди обратно. — Произнёс я понимая, что души у меня нет, я её продолбал.
Любви у меня нет, я её предал.
Так надо хотя бы оставить хоть что-то.
Хоть честь.
— Пусти внутрь, — шепнул я, когда мы снова оказались в крыле для грудничков.
Дверь палаты медленно отворилась.
Я аккуратно пройдя по проходу, становился напротив кувеза.
Маленькая. И шапочка набекрень.
Я наклонился. Задержал дыхание.
Протянул указательный палец к малютке.
Прикрыл глаза, которые жгло от слез.
— Привет, Леночка. Привет, моя Елена.
62.
Алёна.
Пылинки танцевали над полом в рассветных лучах солнца
Я лежала на боку, смотрела на блики и ловила ресницами солнечных зайчиков.
Когда-то, давным давно, наверное, в прошлой жизни в таком же свете рассветного солнца Альберт кружил меня и заставлял вставать кончиками пальцев себе на ноги, потому что вдруг я замёрзну, он подхватывал меня за талию, приподнимал над полом и кружил.
— Мы такие счастливые. Аленка, Алёнушка! — смеялся он хрипло, тыкался носом мне в волосы. — Алёнушка моя.
Я помнила, сколько всего видели стены той самой квартиры, где лежал старый паркет ёлочкой. Промасленный такой, хороший, лаком покрытый. И на нём тоже играли в догонялки солнечные зайчики. Останавливались у меня на босых ногах, грея.
Я тогда верила Альберту.
Мы действительно были самыми счастливыми:
Я лежала на кровати под тонким одеялом, которое сжимала на груди.
Солнце в глазах. Солнце на ресницах. Солнце на губах.
Грело.
А внутри была пустота и холод. Разбитые осколки души лежали в самых потаённых частях меня.
С кухни тянуло горьковатым ароматом кофе и, по моему, чем-то вроде ликера Амаретто.
И не было штор в этой квартире.
А окна в пол.
А в самом центре большая двустворчатая балконная дверь.
Я лежала на самом краю кровати, слышала его голос.
— Алёнка, мы такие счастливые.
И хотелось закрыть глаза и больше ничего не видеть, остаться в той бредовой реальности, где я была так счастлива с ним.
Где танцы на холодном паркете в лучах солнечного света заставляли сердце трепетать и отчаянно быстро биться.
