Гнев изгнанника (ЛП) - Джей Монти

Зажатая между двумя девушками, одетая в темно-красные кожаные штаны, опасно низко сидящие на бедрах, она раскачивается в такт музыке. Группа горячих парней хлопает ладонями по мрамору, подбадривая их.

Самая нелюбимая, да, но, боже, с ней так, блять, весело.

Фи изо всех сил старалась избегать меня после нашей стычки в библиотеке, держась на расстоянии дома и уходя, когда замечает меня на территории кампуса. Я почти уверен, что она даже стала запирать дверь на ночь, отчаянно пытаясь воздвигнуть между нами стену, потому что боится.

Боится того, что я сделаю в отместку за ее маленькую шутку.

Я знаю, что она боится, что я расскажу про случившееся на водонапорной башне, но ей не о чем беспокоиться.

Мы оба пострадаем, если об этом кто-нибудь узнает.

Ее семья. Мое будущее.

— Снимай! — кричит кто-то, как раз перед тем, как другие девушки спрыгивают вниз, исчезая на заднем плане, а Фи продолжает чувственно поднимать свою майку все выше и выше, не обращая внимания на то, что ткань остановилась чуть ниже лифчика, наслаждаясь вниманием.

В любом случае, никто не смотрел на других девушек.

Нет, когда Серафина входит в комнату, она привлекает внимание всех, кто находится достаточно близко, чтобы ее увидеть. Это ее гребаный мир, а мы просто наблюдаем, как он движется по кругу.

Маленькая шлюшка, жаждущая внимания.

Я провожу языком по зубам, когда она опускается на колени, беззаботно откидывая волосы. Мои глаза пожирают вид, поглощая кожу ее обнаженного живота, обтягивающую ткань, покрывающую ее упругую попку, на которую все хотят наброситься.

Включая того извращенца, наклонившегося, чтобы заглянуть под ее юбку. Он кричит ей пьяные слова, и я точно знаю, что он из тех парней, которые не примут отказа.

Я ненавижу ее, но я не позволю ни ей, ни кому-либо еще подвергаться сексуальному насилию.

Я пробираюсь сквозь толпу, проталкиваясь к краю островка, который служит импровизированной сценой.

— Убирайся, — рычу я парню перед собой.

Он поворачивается, с расфокусированным взглядом и раздраженный, пока не понимает, что я крупнее его.

Намного крупнее.

— Да, чувак, она твоя, — бормочет он, опуская голову и исчезая в толпе.

Я поворачиваюсь лицом к Фи, и как раз в тот момент, когда она сгибает тело в форме буквы S, приседая с закрытыми глазами, я обхватываю ее лодыжку пальцами.

Моя челюсть сжимается, когда она открывает глаза.

Зеленые, как морское стекло, мутные и расфокусированные от алкоголя. Осколки стекла, вымытые на берег, сглаженные приливом, но все еще острые, если присмотреться.

— Не порти мне настроение.

Ее розовые губы искривляются в улыбке, настоящей улыбке.

На мгновение, всего на мгновение, у меня перехватывает, блять, дыхание. Легкие с трудом расширяются, мозг забывает, как управлять простыми функциями организма.

Фи улыбается всем.

Эта улыбка появляется нередко. Как солнце, которое восходит каждое утро, даже когда не хочет этого. Фи по натуре – лучик света, где угодно и когда угодно.

Но Серафина Ван Дорен улыбнулась мне впервые.

Я быстро прихожу в себя, сжимая ее лодыжку, ногти впиваются в кожу.

— Не знал, что на студенческие вечеринки нанимают стриптизерш.

Ее глаза сужаются.

Ага, вот и оно.

Ее улыбки могут быть адресованы не мне, но ее ярость? В этом я мастер.

Никакое количество текилы не сможет стереть ее отвращение ко мне. Фи наклоняется ближе, пряди свежеокрашенных рыжих волос падают ей на лицо, позволяя мне почувствовать запах ванили, отпечатавшийся на ее коже.

— Руки прочь, Синклер. За это развлечение ты не сможешь заплатить, — ее голос – ядовитый мед, липкий и сладкий с резкой ноткой, глаза блестят от озорства.

Из динамиков раздается какая-то поп-песня 2000-х, вызывая массовую реакцию людей вокруг нас, которые с визгом бросаются искать кого-нибудь, чтобы прижаться к ним своими пьяными телами.

Фи отрывает от меня взгляд и оглядывается по сторонам, вероятно, пытаясь найти кого-нибудь, кто спасет ее от социального самоубийства.

Серафина Ван Дорен не признает моего существования в присутствии других людей. Она, наверное, скорее отрежет себе палец ножом, чем позволит увидеть, как она разговаривает с Синклером на людях.

Но мне плевать, если весь город будет смотреть, как их королева падает на колени перед изгоем-ублюдком.

Я уже засунул руку в передний карман и вытащил из пачки денег хрустящую стодолларовую купюру. Когда она пытается встать, я дергаю ее за лодыжку, пока она не теряет равновесие, и ухмыляюсь, глядя, как она падает прямо на задницу на мрамор.

Ее рот открывается, чтобы что-то сказать, но я просто тяну ее к краю островка. Одна ее нога свисает сбоку, а другую я закидываю себе за спину, прижимая наши тела друг к другу, соединяя нижнюю часть своего тела с ее.

Я поднимаю купюру между средним и указательным пальцами, опуская взгляд на ее губы.

Соблазн слишком велик, когда ее розовый язычок облизывает пухлые губы, будто их укусила пчела. Медленным, обдуманным движением я провожу купюрой по ее красным губам, оставляя на хрустящей зеленой бумаге след от ее любимой яркой красной помады.

Я опускаюсь ниже, оставляя жгучий след на ее подбородке, и нежно обвожу купюрой изгибы ее шеи. Наши глаза прикованы друг к другу, произнося слова, которые мы никогда не скажем вслух. Я чувствую, как ее дыхание замирает в горле. Уверен, она не хотела, чтобы я это слышал, но до моих ушей доносится тихое хныканье. Пульсация на ее шее совпадает с быстрым биением моего сердца.

Каждый мой вдох липкий, горячий и пахнет ванилью, наполняя грудь жгучей напряженностью, от которой я готов задохнуться. Кончики моих пальцев скользят по мягким изгибам ее груди, прежде чем скользнуть в вырез ее блузки и устроиться между ее грудей. Ладонь моей правой руки ласкает гладкую кожу ее бедра, наконец останавливаясь на ее тонкой талии.

— Станцуешь для меня приватный танец, заучка? — шепчу я сквозь музыку. Страстная мелодия только усиливает напряжение между нами.

Я ненавижу ее, ненавижу ее семью, презираю все, что они олицетворяют. Ненавижу то, как они живут в своем счастливом мире, в то время как я был изгнан и вынужден страдать за поступки, которые я даже не совершал.

Парни из Холлоу вышли из воды без единой царапинки, а у меня остались шрамы.

Но я хотел бы сделать с телом Фи еще больше грязных вещей. Трахать ее, блять, пока ее фамилия не перестанет иметь значение, а когда я закончу, она будет умолять меня сделать это снова. Мой член пульсирует от этой мысли, напрягаясь между нами, и я крепче сжимаю ее бок.

Сквозь туман желания она, должно быть, понимает, что в этот момент власть принадлежит мне, потому что первоначальный шок на ее лице быстро сменяется коварной улыбкой. Ее острые черные ногти впиваются в мои предплечья, ноги сжимают меня, притягивая ближе в молчаливом приглашении продолжить.

Когда ее губы оказываются всего в нескольких сантиметрах от моих, на них появляется злобная улыбка.

— За сто баксов я не продам даже свой левый палец на ноге, — она игриво проводит языком по моей нижней губе, прежде чем наклониться назад. Ее острый красный каблук оказывается между нами, прижимаясь к моей груди и отталкивая меня. — Хорошая попытка, одиночка.

— Интересно, — я наклоняю голову, ухмыляясь. — Я же трахнул эту киску бесплатно.

Глаза Фи злобно сужаются, в зеленых зрачках вспыхивает знакомый огонь. Я готовлюсь к тому, что вот-вот вырвется из ее губ. Она открывает рот, вероятно, чтобы сказать что-нибудь гнусное, что выведет меня из себя, но тут происходит нечто неожиданное.

Ее лицо бледнеет, алкоголь наконец дает о себе знать.

Я практически эксперт в поведении пьяных людей и знаю, что она через секунду вывернет содержимое своего желудка на мраморную столешницу.

— Меня тошнит, — с трудом произносит она слабым голосом.

Я закатываю глаза, сжимая зубы, но в глубине души знаю, что не оставлю ее в таком состоянии.