Проклятый Лекарь. Том 3 - Виктор Молотов
Глафира Степановна побледнела. Её уверенность испарилась, как вода на раскалённой плите. Она отшатнулась, сглотнула и молча опустила глаза.
Я обвёл взглядом остальных врачей, которые замерли, наблюдая за этой безмолвной дуэлью.
— Есть ещё вопросы? — спросил я.
Волков, стоявший в углу, злобно пыхтел, но молчал. После ареста Морозова он потерял своего покровителя и теперь вёл себя тише воды, ниже травы. Остальные просто отвели взгляды.
На выходе из ординаторской Варвара догнала меня и прошептала, едва касаясь моего плеча:
— Нужно повторить наше позавчерашнее… занятие.
Отличный инструмент для снятия стресса. И, как показала практика, потенциально… возобновляемый ресурс. Союз необходимо поддерживать. Посмотрим сколько Живы я смогу из этого добыть.
— Сегодня, пять вечера, там же, — ответил я, не раздумывая и не сбавляя шага.
В палате номер восемь царила идиллия.
Ольга и Николай, которых из-за общего заболевания оставили вместе, сидели за небольшим столиком и завтракали. Больничная овсянка и чай, но выглядели они так, словно это был праздничный ужин. Оба розовощёкие, живые, спорящие о какой-то мелочи.
Любопытно.
Входя в палату, я активировал некро-зрение, просканировав их обоих. Потоки Живы текли ровно, мощно, как полноводные реки после весеннего паводка. Никаких тёмных прожилок, никаких аномальных вихрей. Ни единого следа проклятья. Работа была выполнена чисто.
— Свят! — воскликнула Ольга, заметив меня. Её лицо озарилось искренней, почти детской радостью. — Спасибо тебе ещё раз! За всё!
Я почувствовал, как тёплая, концентрированная волна энергии влилась в мой Сосуд. Пятнадцать процентов. Её благодарность была чистой, без примеси, усиленной облегчением и, возможно, чем-то ещё, что она сама пока не осознавала.
— Да, спасибо, — добавил Николай, откладывая ложку и натянуто улыбаясь. — И… прости за тот инцидент. Мы были… глупы.
От него в Сосуд капнуло всего три процента. Жалкая, водянистая струйка. Это была не благодарность. Это была вежливость. Маска доброжелательности, за которой скрывалась пустота. Или что-то похуже.
Проклятье не обманешь!
С Николаем нужно держать ухо востро. Он не простил. Ни унижение, ни то, что я оказался сильнее.
Неискренность в благодарности — это не просто вежливость. Это симптом затаённой обиды и возможной будущей агрессии. Потенциальная угроза. Нужно будет понаблюдать за ним. К тому же я и сам еще с ним не закончил. Но подождем полного выздоровления.
В палате поручика Свиридова всё было предсказуемо. Пациент был бодр, сидел в кровати и читал книгу о тактике танковых атак. Моё мягкое внушение о «посттравматическом синдроме» работало безупречно, заменяя его фанатичную преданность на обычную, понятную всем благодарность.
Я проверил его рефлексы.
Идеальный солдат. Исполнительный, лояльный, а теперь ещё и незаметный. Когда придёт время, его можно будет снова активировать.
— Завтра выписываем, — объявил я, закрывая его карту. — Рекомендации получите у дежурной медсестры. После выписки найдите меня.
— Спасибо, доктор! За всё! — он вскочил, пытаясь отдать честь, но вовремя спохватился и просто крепко пожал мне руку.
Палата графа Ливенталя была погружена в тишину. Он лежал в кровати, бледный, но дышал ровно. Операция прошла успешно, но организм всё ещё боролся с последствиями тяжёлого вмешательства.
Аглая сидела у его изголовья, держала его руку и тихо читала вслух книгу.
— А, доктор… — голос графа был слаб, но узнаваем. Он с трудом приоткрыл глаза, увидев меня. — Вы пришли…
— Пришёл проверить, как вы, ваше сиятельство, — сказал я, подходя к кровати.
Я провёл быстрый осмотр. Рефлексы были в норме, постоперационный отёк мозга спадал медленнее, чем хотелось бы, но в пределах нормы. Заживление шло хорошо.
— Всё в порядке. Восстановление займёт время, но угрозы для жизни больше нет.
— Я… я вам обязан… — прошептал он. — Аглая, дочка… мою чековую…
— Не сейчас, ваше сиятельство, — остановил я его. — Сначала полное выздоровление. Все дела потом.
Несмотря на его слабость, я почувствовал мощный, хотя и неровный поток Живы. Благодарность человека, который осознавал, что его вытащили с того света, была сильна. Двадцать процентов.
Итого в Сосуде уже сорок девять с половиной процентов. Отлично. Я был далек от критической отметки.
— Вы… вы друг… семьи, — пробормотал граф, его глаза снова закрылись.
Я уже собирался уходить, когда Аглая подняла на меня глаза. Они были красными от слёз и бессонной ночи.
— Спасибо вам, доктор, — тихо сказала она. — За отца.
И… ничего.
Абсолютная тишина в энергетическом плане. Ни капли, ни даже слабого всплеска Живы.
Я напрягся, сохраняя на лице вежливую улыбку.
Что-то не так. Её благодарность должна была быть одной из самых сильных. Она любит отца. Она видела его на грани. Она должна была…
Её аура была странной. Приглушённой. Как будто между мной и её эмоциями стоял какой-то фильтр. Или… как будто её благодарность была направлена не на меня. А на кого-то другого.
Я посмотрел на неё внимательнее. Она улыбалась, но её глаза были где-то далеко. Она думала не об отце.
Это была не просто аномалия. Это был симптом. Отсутствие Живы от благодарности Аглаи было таким же тревожным признаком, как отсутствие пульса у пациента. Что-то блокировало естественный поток. И это «что-то» нужно было немедленно вскрыть.
— Аглая, мне нужно поговорить с вами, — сказал я, мой тон не оставлял места для возражений. — Наедине.
— Но я… — она бросила испуганный взгляд на отца, ища у него защиты.
— Иди… дитя, — голос графа был тихим, хриплым, но в нём слышались прежние властные нотки. — Доктор… друг семьи… Слушай… его…
Аглая колебалась ещё секунду, но затем покорно кивнула и встала.
Мы вышли в холодный, стерильный коридор. Тишина после оживлённой палаты давила на уши.
— Что случилось? — спросил я прямо, без предисловий. Я был не другом, а врачом, собирающим анамнез.
— Ничего, — она отводила взгляд, теребя край своей рубашки. Классический признак утаивания.
— Снова Серый Волк? Проблемы с бандитом?
Я намеренно ударил по самому больному месту. Это был не вопрос, а диагностический зонд, призванный вызвать реакцию.
— Нет! — её отрицание было слишком резким, слишком быстрым. — С ним всё в порядке. Просто… просто я устала. Волнения за отца, всё это…
Она