Проклятый Лекарь. Том 3 - Виктор Молотов
Проблема с призраком была локализована. На ближайшие пару дней он был надёжно заперт, превратившись из невидимой угрозы в объект для наблюдения. Это означало, что я мог позволить себе то, в чём отчаянно нуждался. Отдых.
Я еле добрел до спальни.
Вхождение в транс, болезненная перестройка энергетических каналов, поимка и допрос буйного духа — всё это, наложенное на практически бессонную ночь, выжало моё тело до последней капли. Каждый шаг отдавался свинцовой тяжестью, а в голове стоял гул, как после контузии.
Двенадцать с половиной процентов. Я мысленно проверил Сосуд, уже падая на кровать прямо в одежде. Критически низкая отметка. Ещё одна такая ночь — и проклятье, не получая внешнего притока Живы, начнёт с силой высасывать её из меня самого.
Сон накрыл меня мгновенно. Тяжёлый, вязкий, без сновидений. Это был не отдых, а скорее, аварийное отключение системы для экстренной перезагрузки.
Проснулся я от запаха жареного бекона. Густой, насыщенный, абсолютно неуместный в квартире, где обитает некромант и два его костяных фамильяра. Костомар продолжал своё кулинарное самообразование.
Он уже стоял у стола, когда я вошёл на кухню, и с гордостью, достойной шеф-повара императорского дворца, ставил передо мной тарелку. На ней был полноценный английский завтрак — идеальная глазунья из двух яиц, хрустящие полоски бекона, фасоль в томате и поджаренные тосты.
— Я ем грунт! — гордо объявил он. В переводе: «Завтрак подан, милорд. Прошу оценить».
— Спасибо, — ответил я.
Мысленно проверил Сосуд. Одиннадцать с половиной процентов. За ночь пассивное восстановление не дало ровным счётом ничего. Критически мало. Смерть всё ещё дышала мне в затылок.
— Костомар, принеси документы, которые я тебе вчера дал, — распорядился я, приступая к завтраку.
Скелет молча кивнул, подошёл к старому книжному шкафу, который мы приспособили под сейф, и извлёк оттуда две серые папки. Одну, с компроматом на Морозова, он положил на край стола, а вторую, с досье на меня, протянул мне.
Я углубился в чтение, методично поглощая завтрак. Морозов был педантом. Каждая бумажка, каждый донос, каждая запись с камеры были аккуратно подшиты и снабжены его комментариями. Он анализировал меня так же, как я изучал своих пациентов. С холодной отстранённостью и вниманием к деталям.
Из-за моей спины, из центра кухни начали доноситься звуки. Приглушённые серебряным барьером, но отчётливые беззвучные вопли призрака, который вместе с рассветом возобновил свои попытки пробить клетку.
— Я ем грунт, — произнёс Костомар с ноткой, похожей на сочувствие, кивнув в сторону невидимой ловушки.
— Не жалеть, — отрезал я, не отрываясь от документов. — Это не живой человек. Это отпечаток. Энергетическая запись последних, самых сильных эмоций, зацикленная на вечном повторении. Он не страдает — он просто снова и снова воспроизводит паттерн своей ярости и боли. Жалеть его — всё равно что жалеть граммофонную пластинку за то, что на ней записана грустная песня. Он — симптом, а не пациент.
Моё собственное досье было коротким и предсказуемым: подозрения в некромантстве, доносы, параноидальные выводы. Я отложил его в сторону.
Теперь — основное блюдо. Вторая серая папка. Та, что была озаглавлена «Финансовая отчётность — особая», оказалась не просто золотой жилой. Это был подробный анатомический атлас коррупционной системы клиники «Белый Покров». Морозов в своей педантичности документировал не только врагов, но и союзников по воровству. Вероятно, для контроля.
Это была не просто папка с компроматом. Это была карта слабостей, подробный план всех болевых точек и рычагов давления на руководство клиники.
Заведующий анестезиологией, доктор Семёнов, систематически списывал и продавал излишки морфия клану «Системников».
Полезная точка давления. Наркоторговля карается строго.
Главный бухгалтер Крючков годами подделывал накладные на закупку несуществующего оборудования, вроде «магических резонансных глушителей» для морга. Дилетантски, но эффективно для вывода средств. И легко доказуемо.
Даже милая, как божий одуванчик, Зинаида Петровна из главной регистратуры, как оказалось, имела небольшой, но стабильный побочный бизнес, беря взятки за «ускоренную» запись к ведущим специалистам.
Жалко, но показательно. Гниль проела систему с самого верха до самого низа.
Шантаж — грубый инструмент для бандитов. Но знание точных рычагов давления, позволяющее заставить всю систему прогнуться под твою волю… вот это уже искусство управления. Некоторых из этого списка можно будет аккуратно взять на крючок. Пригодится.
— Костомар, спрячь это в сейф, — я протянул папку скелету. — И смотри, не перепутай с той, что на меня. Первая — это оружие. Вторая — просто мусор, но пусть останется на память.
Уже не хотелось сжигать ее в огне. Только спрятать. Очень хорошо, чтобы больше никто не прознал. А это Костомар умеет.
— Я ем грунт! — он бережно взял документы с тем благоговением, с каким жрец мог бы принять священные тексты.
Он всё понял без лишних слов. А я отправился на работу.
В клинике царила анархия. Не паника, а именно системный хаос, который наступает, когда из сложного механизма внезапно вынимают главную шестерню. Медсёстры бегали по коридорам, как обезглавленные курицы, врачи сбились в нервную толпу в ординаторской, не зная, какие распоряжения выполнять.
Отсутствие Сомова парализовало всё отделение.
— Где заведующий? — спросил я у первой попавшейся медсестры, которая пробегала мимо с пачкой карт.
— Никто не знает, доктор Пирогов! Со вчерашнего дня не появлялся! Телефон не отвечает! — выпалила она и побежала дальше.
Отмечает вчерашнюю победу. Или, что более вероятно, уже сидит в тихом кабинете с юристами и оформляет документы на должность главврача. Надо бы его найти.
Но его прагматизм создавал вакуум власти, который нужно было немедленно заполнить.
— Всем внимание! — громко объявил я, входя в ординаторскую. Мой голос не был криком, но он прорезал гул встревоженных голосов. — В отсутствие заведующего я принимаю командование на себя. Утренняя планёрка отменяется. Все немедленно расходятся по своим постам и продолжают работать в обычном режиме. Обход пациентов через десять минут.
— С какой это стати вы здесь командуете, Пирогов? — раздался скрипучий голос. Глафира Степановна — старшая медсестра и женщина старой закалки — смотрела на меня, уперев руки в бока. — Вы ординатор. Ваше дело — исполнять, а не распоряжаться.
Я не стал вступать с ней в пререкания. Спорить — значит признавать её равной.
Просто посмотрел ей в глаза.
