Рывок в будущее - Владимир Викторович Бабкин
– Дядько Федир, – приветствовал сидящего Дмитро, – ось офицер про кого говорили.
– Иди, Дмитро, – отпустил сидящий казака, – а ты проходь, сидай, говорить будемо.
Дмитро ушел. Поручик стал различать стоящий посреди комнаты стул и стол. Черты сидящего за столом на другом стуле тоже прояснились.
«Из старшины, войсковый или бунчужный товарищ наверно, – подумал Иоасаф, руки холёные, оружие дорогое, всё же бунчужный».
Страх у поручика быстро прошел. Сидевший явно был военный и казак. Имел он какой-то странный выговор. Может молдавский или польский. Но точно не немецкий. Это уже успокаивало. Оружие его сдать не просили. Слуховых окон в комнате глаза Иоасафа не нашли… Да и речи преставившийся Фёдором Фёдоровичем такие прелестные вёл, что за них бы на колесе пять раз разложили. Потому, если уж сразу не ушел, почему бы не поведать о том, что измыслил слободских на бунт поднять. И как Императрицу извести. Похвалился Батурин и тем, что и прошлым летом был готов, вот только с Петром Фёдоровичем они не поговорили. А так бы он давно был Московским губернатором был и справедливость в городе навел.
– Думаешь тоби буде краще пид Петром? – спросил «бунчужный товарищ».
– Так если сговоримся, то будет, – не уверено ответил поручик, – да и нет больше никого.
– Вирно мыслыш, – одобрил собеседник, – мы з ным поговорым.
У Иоасафа от души отлегло. Эта часть была самой трудной в его расчётах.
– Тилко це не едыный варыант, – сказал Фёдор Фёдорович и понизил голос, – коль з Петром не слодиться, за Иваном пидеш?
– Каким?
– Антоновичем, – тихо сказал «бунчужный».
– Он же…
– Живый.
Вот же новость. Или лжа? Хотя – какая разница. Оно вельми удобнее будет за мальцом.
– Так-то даже лучше, Фёдор Фёдорович.
– От и добре.
* * *
ШИРВАН. БАКИНСКОЕ ХАНСТВО. БАКУ. 5 октября 1752 г
– Плутонг, товьсь! – Иван Анучин негромко взбодрил стрелков.
После четырёх дней в море и после недружеского приёма в Дербенте, собраться с силами было не лишним.
Первого числа они вышли из Астрахани, направленные генерал-аншефом Салтыковым практической пароходной эскадрой «вернуть Петром Великим обретённые земли». Капитан-командор Кайзер, несмотря на волнение моря, в два дня их до Дербента довел. Там местность гористая и крепость удобная. Потому горцы не испугались, когда дымящие корабли у своих берегов увидели. Попытались пушками достать. Наши ответили. Били корабли дальше. Выстрелов было много. Так что город и крепость пострадали. Но, всё равно, когда измученные морской болезнью пехотинцы высадились в порт по ним начали местные абреки стрелять. Пришлось вразумлять местных залпами фузейными и картечью. Привезённые кирасиры к крепости бросок сделали. Ворота там заняли. Потом уже недолгим было делом её взять. Шах местный, когда силу увидел, сам цитадель сдал и присягу Елисавете Петровне принял. Он всего семнадцать лет как перестал быть русским вассалом. Вот почему нельзя было парламентёра выслать? Из-за глупой стычки десант каждого десятого потерял. В основном они в лазарете. Но, немало преданы там горам…
Подпоручик не сильно, впрочем, скорбел. Мало кого из погибших он знал лично. После возведения на Трон Елисаветы Петровны пребывал он гренадером в Лейб-Кампании. Потом Цесаревича Петра охранял. Его Итальянский дворец многому Ивана научил. Так что в Маастрихт Анучин уже сержантом Лейб-Гвардейским ушел. А это, пусть низший, но Табели о рангах чин! Вернулся уже фельдфебелем. И на офицерский чин сдал. Но, тут его с Цесаревичем и разлучили. Дали годовой отпуск в небольшое его поместье, а Петр Фёдорович уехал на Урал.
Иван, будучи при Наследнике, да при ученых арестантах его шарашки, многое уразумел. Потому за год отпуска крестьян своих пошехонских картофель растить научил. Обязал ему оброк картофелем отправлять. В Ораниенбауме это земляное яблоко ценят, потому по хорошей цене берут, а для него наценка ещё поскольку он там каждому служителю «свой». В общем, стало Анучину и на квартиру для семьи в столице и на выезд, и на балы хватать. Впритык. Но ведь ещё и жалование есть. Гвардейское.
Всё вроде наладилось. Да вот в августе приставили его к этому плутонгу. Графа Петра Ивановича Шувалова сопровождать. По делам инспекции таможни и организации торговли. Там уже в экспедицию на Ширван под начало бригадира Закряжского определили. А тот, хоть и вояка, но тех же пароходов не видел. И рихманские лампы на них тоже в первый раз увидал. В общем, стал Лейб-Гвардии подпоручик при Александре Артемьевиче вроде как за советника. Сошлись они с бригадиром, Анучин-то и машинах паровых и в прочих диковинах от Цесаревича лучше всех, кроме непосредственно к ним допущенных, здесь понимал.
– Иван Агапович, местный хан Мирза Мухаммад будет на пристани, – обратился Анучину капитан-командор Кайзер, – наши сигналят из города что условия он принял, проследите чтоб почетный караул был по чину, я сдвоенные сходни для ваших кину.
Вот всегда бы так. А то пошлёт куда Государыня сугубо по прихоти своей поелику. Ни местным здрасти, ни пожалуйста, а ты за капризы эти пули в товарищей получай. Баба, что с неё взять. Пётр Фёдорович такого бы не допустил.
– Сделаю, Антон Андреевич, – ответил лейб-гвардии подпоручик, – не первый раз чать князьцов бусурманских на караул брать.
* * *
САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. АКАДЕМИЯ МОРСКОЙ ГВАРДИИ. 27 декабря 1752 года.
Рождество и Рождественские гуляния. Как без этого? Никак.
Столица и Россия гуляют. Где-то скромнее, где-то роскошнее. Петербург вне конкуренции. Службы в церквях. Гуляния на улицах и площадях. На деревенских улочках и на каменных мостовых.
Праздник.
За прошедшие десять лет с моего приезда Санкт-Петербург сильно изменился. И не только в плане смещения центров застройки дальше от зон наводнения. Изменилась культурная жизнь русской столицы. Первые годы, собственно кроме балов, приемов и редких музыкальных выступлений у меня или у Императрицы особенно, кроме Кунсткамеры, и пойти было некуда. Теперь же в городе появилась публичная библиотека, а силами барона Строганова и Художественный музей. Шахматный клуб опять же каждый вечер пятьдесят досок выставляет. Свою сцену приобрела балетная труппа. У Матушки к дворцовому оркестру и хору прибавился ещё и театр. В единственной пока «Театральной хоромине» шли оперы с великолепной Елизаветой Белоградской и спектакли труппы Волкова… Выступали здесь и свои, и заезжие исполнители.
Москва, дозревшая в прошлом году до двухфакультетного, пока, Университета, при нем, на манер Университета Петербургского, тоже завела театр. Но, в столице особенно блистали в части сценических искусств Сухопутный кадетский корпус и Академия
