Рывок в будущее - Владимир Викторович Бабкин

Переворачиваюсь назад и шутливо напоминаю:

– Дорогая, у нас сегодня «русский день».

Да, у нас есть языковые дни. Через день мы говорим в семье на русском и на немецком языках. С детьми тоже. И со слугами. Они тоже учат и немецкий, и правильный, с моей точки зрения, русский язык. Точнее его вариант из будущего. И в школах моих «цифирных» преподают детям именно этот вариант. Язык будущего. В грамматику Адодурова – Ломоносова я его весь не всунул. Артачатся местные. Непривычно им. Пришлось, чтобы не забыть родную речь, даже для себя самого правила и словарик записать. А то у самого «экзерциции», «лошка», «зело» и «понеже» уже незаметно в речь проскакивают.

Во всех смыслах.

А ещё мы раз в неделю, в «свободный день», по очереди говорим на французском и английском. Два дня в месяц на каждый язык. Дети и слуги тоже. Такая вот у нас программа просвещения народных масс.

Лина вздохнула и покачала головой.

– «Русский день» – он там. За дверью. В супружеской постели я говорю с любимым на том языке, на котором говорит любовь в моём сердце.

Целует в губы. Осторожно прижимается. Живот мешает. Да, мы ждём третьего ребёнка. И я не уверен, что я успею вернуться из «командировки» к родам. Точнее даже уверен что не успею. Тут, как-то нет самолётов, а армия по дорогам движется долго.

Но, не ехать я не могу. По многим причинам. Я, вообще, с трудом добился от Матушки дозволения на сей вояж. Шесть лет она меня не подпускала к армии на пушечный выстрел. И лишь сейчас согласилась. И велела усилить охрану Лины и Павлика.

Династия не должна прерваться.

Ни на миг.

Но, и она понимает, что не может Цесаревич-Наследник прятаться за женскими юбками. Если не дай Бог что, то свалить нового Императора, без опоры его на армию и флот, очень просто. Лисавета слишком дорожит Империей, чтобы такую бомбу заложить под будущее Царствование. А мыслит она если не столетиями, то, точно десятилетиями вперед. Маленький Павлик тому доказательство.

– Наконец-то я увижу твой родной Дармштадт.

Лина вздохнула.

– Столько лет прошло. А словно, как будто вчера уехала.

Целую её висок.

– Не жалеешь?

Рассудительность Каролины и тут взяла верх.

– Даже если не привязывать вопрос к тебе, то, так или иначе, мне всё равно нужно было бы выходить замуж и уезжать из отчего дома. Всех наших дочерей ждёт то же самое. Наталью нашу. У нас с тобой всё счастливо сложилось. Мы даже поженились по нашему желанию, а не по желанию родителей моих или Матушки. Это редкость для Кронпринцев и принцесс. Нас обычно ни о чём не спрашивают. Продают, как скот. Мы даже имена для своих детей выбирать не можем. Или я, вот, Екатерина Алексеевна. Моё мнение кто-то спросил? Или твоё? Может мы не хотели это имя? Молчи и улыбайся… Спасибо, хоть частным порядком я всё ещё Лина…

Она говорила опасные вещи, но, она была права. Наше мнение Матушку часто не интересует. Мы чуть свободнее крепостных, у которых мужа продают одному барину, а жену с детьми другому…

А я ведь так хотел дочь Наталью назвать Ольгой…

Какое это имеет значение?

* * *

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ГУБЕРНИЯ. НОВЫЙ ИТАЛЬЯНСКИЙ ДВОРЕЦ. 7 января 1748 года.

– Я вернусь к тебе.

Ответное:

– Я люблю тебя.

– И я люблю.

Лина плачет. Расставание – тяжелая штука.

– Иди, любимый. Долгие проводы – долгие слёзы, как говорят в народе. Fac quod debes, fiat quod fiet. Я буду ждать тебя.

Целую жену. Решительно разворачиваюсь и выхожу не оглядываясь.

– Государь.

– Всё готово?

Полковник барон Мюнхгаузен кивнул.

– Да, Государь.

Киваю. Командую своим кирасирам:

– По коням, господа!

Глава 6

À la guerre comme à la guerre

СВЯЩЕННАЯ РИМСКАЯ ИМПЕРИЯ. МАРКГРАФСТВО МОРАВИЯ. БРЮНН. 17 (6) марта 1748 года.

– Seid gegrüßt, Eure Königliche Majestät!

– Seid gegrüßt, Eure kaiserliche und königliche Hoheit!

Подношу правую руку к треуголке, Мария Терезия просто машет ручкой.

Мои голштинцы сегодня хороши. И они здесь и эрцгерцогини солдаты тоже. Гольштейн – часть Священной Римской империи, в которой царствует вместе с мужем Францем I Стефаном Лотарингским моя сегодняшняя спутница. Ну как царствуют? Он царствует, а Она правит. Франц прижил корону от наследовавшей её жены. Не все посчитали это правильным. И вот уже семь с половиной лет в Европе и колониях идет Война за Австрийское наследство. Мы из неё выпали после избиения Швеции, но вот волею Матушки и стараниями Бестужева снова в ней участвуем.

Вижу гордость в глазах эрцгерцогини. Всё же первыми её приветствуют немцы. Елизавета ни за что бы мне не дала даже потешную роту в Ораниенбауме из голштинцев учинить. Но, в своём-то Гольштейн-Готторпе я сам уже себе хозяин. Да и в Южной Карелии у меня собственное ополчение. Потому следующие в строю добровольцы из Борго. А потом ещё поляки Понятовского. Он ведёт хоругвь на свой кошт. Дальше же русские богатыри. Уставшие, но довольные.

Ни одну мою часть Лиза не подпустит к Петербургу и на сто вёрст. Даже мои кирасиры под присмотром. Скажу ли я когда-нибудь своё Alea jacta est? Я не знаю. И Матушка не знает. Сама она уже однажды так сказала.

Позади тысяча двести вёрст зимнего похода. Шли мы споро, готовились долго. В самую стужу. Но, потерь почти нет. Медслужба отлажена, питание полевыми кухнями и тёплые палатки тоже. Но, всё равно трудно вести через заснеженную Литву и Польшу сорок тысяч солдат. Пусть они кто на лыжах, а кто и конный. Лыжные отряды всегда в нашей армии были. Но вот чтобы столько… Два года лыжи гнули, много ясеней извели. Потом учили. Колонной ходить. Валенки опять же. Дефицит пока. Но мы старались. Даром я что ли войлоком для термосов занимался?

Понятно что на всех навалять не смогли. Потому пехота у меня обута кто в валенки, кто в бурки, кто в пимы. Поверх ещё гетры из пропитанной льняным маслом и воском парусины. Прокладчики лыжни в унтах. У кавалерии сапоги и шерстяные носки. Артиллеристы и обозники, едущие в основном на санях, в валенках. Ну и те, кто в лазарете тоже. В дедовых башмаках у меня зимой никто не ходит. Шапки варежки, шарфы, шинели, бушлаты, стёганки, тегеляи… В общем что смогли. Обморожения впрочем были. Как и покалеченные. Болезных отправляет