Вся история Петербурга. От потопа и варягов до Лахта-центра и гастробаров - Лев Яковлевич Лурье

Предложенное большевиками членение города на крупные районы вкупе с чересчур функционально организованной застройкой знаменовали собой разделение на имперский Петербург и социалистический Ленинград. В каждое последующее десятилетие разрыв между этими двумя, в чем-то совершенно разными, городами становился все заметнее.

Авангардный Ленинград

В исторической перспективе политические режимы чаще оценивают по их достижениям в области архитектуры и искусства, чем по качеству жизни современников, о которой потомки довольно быстро забывают. Большевикам по-своему повезло. В то время как многие писатели и художники Серебряного века оказались противниками революции, представители авангардных течений в искусстве ее по большей части поддержали. У коммунистов как будто бы не было другого выбора, кроме как поднять авангардное искусство на флаг и сделать его орудием пропаганды.

К 1920-м годам практически во всем мире в архитектуре сформировалось так называемое современное движение. Оно состояло из теоретиков и практиков, которые полагали, что нужно полностью порвать с традициями и начать строить мир с чистого листа. Они считали, что внешний вид здания должен соответствовать используемым строительным технологиям и его внутреннему устройству. В разных странах существовали разные оттенки такого радикализма. В Германии, например, в школе Баухаус исповедовали функционализм — идею, что форма здания следует за его функциональным назначением. Русский авангард в архитектуре представлен, в первую очередь, конструктивизмом. На самом деле не вся советская современная архитектура относилась именно к нему, но название в конце концов прижилось как общее. В то время авангард, недаром его так назвали, оставался в основном уделом прогрессивно мыслящих левых интеллектуалов и внедрялся в застройку городов только в качестве эксперимента. В Советском союзе последователям конструктивизма повезло в какой-то момент куда больше.

Уникальность созданной большевиками ситуации заключалась в том, что они не просто поощряли эстетически радикальное искусство, но и считали любое другое «классово чуждым». С традициями решили в одночасье порвать. Русский конструктивизм в архитектуре, таким образом, существовал в двух ипостасях. С одной стороны, он превратился в великий эксперимент, попытку строить города так, как никто и нигде не делал этого раньше. Другой сопоставимой по масштабу площадки для апробации своих идей у революционеров от архитектуры нигде в мире в 1920-е годы не было.

С другой стороны, государство стало более или менее единственным заказчиком, возможности реализации замыслов были далеко не безграничными. Главная сила русских конструктивистов все равно оставалась в области теории и воображения. Еще более значительным их вкладом в мировой художественный процесс, чем строительство реальных городов, стали многочисленные нереализованные проекты, утопические предположения и просто фантазии. Традиционно центром русского конструктивизма справедливо считают Москву. Именно там работали будущие классики: Константин Мельников, Иван Леонидов и еще несколько гениев. Тем не менее роль Ленинграда как авангардного центра часто недооценивают. Несколько из зародившихся в нем идей, проектов и концепций стали без преувеличения культовыми для мира архитектуры и искусства.

В постреволюционном Петрограде Владимир Татлин мечтал реализовать невероятный и теперь ставший легендарным проект башни Третьего Интернационала. Огромное сооружение — около 400 метров в высоту — выглядело бы как лихо закрученная, чуть наклоненная спираль. Внутри нее Татлин представлял себе, одно над другим, четыре объемных пространства — в виде куба, пирамиды, цилиндра и полусферы. Каждое должно было вращаться вокруг своей оси с определенной скоростью. Куб совершал полный оборот за год, пирамида — за месяц, цилиндр — за день, а полусфера — за час. Вся конструкция должна была быть собрана из стали и стекла. (Илл. 5)

Такой проект и по сегодняшним временам кажется невероятно сложным. Сила фантазии Татлина поразила мир так сильно в первую очередь потому, что она не относилась полностью к сфере невозможного. Спустя время многие вещи, которые он воображал, стали обычными в архитектуре: скажем, использование изгибающихся конструкций или очень большая высота зданий.

Казимир Малевич, живший в Ленинграде в 1920-е годы, перешел в то время от работы с живописными композициями к созданию трехмерных объектов, архитектонов. Это, по сути, были модели зданий, в которых имела значение только их масса, но не поверхности и не детали. Такой как будто бы простой взгляд очень сильно изменил образ мысли архитекторов на поколения вперед. Вместо того чтобы думать про фасады, окна, двери и прочие частности, они стали воображать здание как цельные объемы. Заха Хадид, одна из основоположниц направления криволинейной архитектуры, знаменитость рубежа XX–XXI веков, ссылалась на архитектоны Малевича как на источник вдохновения. Текучие формы ее зданий — следующий шаг после того, как Малевич представил их в виде параллелепипедов, цилиндров и других правильных фигур.

Еще один живший в Ленинграде заочный учитель Захи Хадид и наверняка еще многих архитекторов последнего столетия — Яков Чернихов. Он прославился архитектурными фантазиями, в которых доводил идею конструктивизма, то есть конструирования зданий из фигур и деталей, до апогея. Аналитический метод помог ему представить новые невероятные формы сооружений и даже предвидеть, как будут выглядеть современные города небоскребов.

Десятилетие после революции, наверное, последний исторический момент, когда значительная часть людей культуры видели город сквозь оптику его создателя — как место, дающее возможности для радикального обновления пространства вокруг. Однако если Владимиру Татлину, Казимиру Малевичу и Якову Чернихову удалось изменить мир, то куда меньше их влияние распространилось на сам Ленинград. В нем чувство ностальгии стало превалировать над другими. Все новое представлялось угрозой для наследия прошлого, казавшегося заведомо лучшим, нежели настоящее или будущее. Большая часть прорывных достижений ленинградского авангарда оказались только фантазиями на бумаге. Строили в городе куда сдержаннее, чем мыслили.

Тем не менее в 1920-е и самом начале 1930-х годов в Ленинграде появились два здания, которые стали, вероятно, самыми яркими и заметными отдельными архитектурными сооружениями за всю историю города. Исключительность дореволюционного Петербурга происходила не столько из уникальности отдельных построек, сколько из их сочетания друг с другом. В 1925 году, как только появилась финансовая возможность для нового строительства, руководство Ленинградтекстиля приняло довольно неожиданное решение пригласить для реконструкции фабрики «Красное знамя» (бывшей фабрики Керстена) на Петроградской стороне берлинского архитектора Эриха Мендельсона: Советский Союз в то время еще стремился наладить международные связи. Мендельсон уже заслужил признание коллег во всем мире, в первую очередь — зданием обсерватории в городе Потсдаме. Она выглядела немного текучей, как будто бы песчаный замок. Почерк Мендельсона и заключался в том, что он умел придавать сооружениям живые образные формы. Шляпная фабрика его авторства в городе Луккенвальде сама немного напоминала шляпу.

Вокруг проекта в Ленинграде случился большой конфуз. Через некоторое время после того, как он уже был готов и одобрен