И золотое имя Таня… - Александр Владимирович Быков

– Нет, не теперь, для этого надо многое пережить, но когда-нибудь напишу.

Они еще какое-то время гуляли по берегу Сухоны у самой воды. А вверху над обрывом, между берез и тополей, бесновался луч фонарика, отчаянно мигал кому-то, сигнализировал, как будто просил о спасении…

Пароход на Вологду отправлялся в половине первого ночи. Пора было прощаться. Николай ступил на трап, Татьяна осталась на берегу. На секунду он задумался, пассажиры с баулами, следовавшие за ним, начали ворчать.

Вахтенный матрос, заметив толчею у трапа, скомандовал:

– Проходите! Скорее проходите, граждане. Пароход сейчас отправляется.

Рубцов встрепенулся, перепрыгнул на борт, пробежал вдоль палубы, чтобы быть поближе к Татьяне, и прокричал:

– Слушай! Я уезжаю, мучит тайна…

– А дальше, – крикнула она.

– Сочиню потом, – отозвался Николай.

Пароход загудел, зашлепал плицами, водные буруны, вырываясь из-под бортов, потащили посудину к Вологде. Они попрощались. Татьяна думала, что навсегда, ведь впереди у нее были сборы и дальняя дорога по распределению в Азербайджан. Но оказалось, всего-то на месяц.

* * *

Татьяна Ивановна незаметно для себя стала исследователем творчества Николая Рубцова. Это случилось еще в начале девяностых, после знакомства с Белковым. Стараясь помочь Вячеславу Сергеевичу, она читала и перечитывала рубцовские стихи. Руководствовалась фразой поэта, произнесенной на их случайном свидании в 1969 году у рынка, о том, что все стихи, где есть образ Родины, березки, юной девушки, мотив расставания – все об их далекой юности, а следовательно, о ней, Татьяне Ивановне. Белков часто спрашивал ее о том или другом стихотворении, она начинала вспоминать, и вдруг, казалось бы, давно забытые события вставали в памяти, как будто они были вчера. Конечно, все она Белкову сказать не могла, мешало чувство опасения за свою семью, боялась толков и пересудов, они и так сопровождали ее всю жизнь. Она понимала, что все о ее отношениях с Рубцовым будет рано или поздно опубликовано, и страшилась этого, считая за личное свою женскую тайну. Критик, может, о чем-то и догадывался, но, будучи человеком деликатным, спросить не решался.

Анализ стихов поэта красноречиво показывал, что образ юношеской любви занимает весомое место в его творчестве. Рубцов возвращается к теме юности постоянно, и появляются удивительные по чистоте и искренности строки, золотой фонд его творческого наследия. Татьяне Ивановне было приятно сознавать, что эти великие стихи – о ней, что именно благодаря их отношениям с Рубцовым литература теперь имеет подлинные поэтические шедевры. Значит, действительно она и есть главная муза поэта, ну или покрайней мере была ею в определенные промежутки его жизни.

Однако так думали далеко не все. Чем дальше уходила в прошлое история жизни Николая Рубцова, чем меньше оставалось людей, которые знали его лично или помнили по случайным встречам, тем более громко слышались голоса разного рода «рубцеведов» и «рубцелюбов», трактующих по-своему факты из жизни поэта. С некоторыми из них Татьяна Ивановна знакома. Ей, деревенской учительнице, пенсионерке, конечно, было лестно, когда специально из самой Москвы к ней приезжают исследователи творчества поэта, расспрашивают ее о знакомстве с ним, просят в подарок для музея какие-то вещи. Она, по старой деревенской традиции, гостям отказать не может, а потом расстраивается, что отдала дорогие ей фотографии или памятные вещицы. Где-то они теперь, в чьих холодных руках? Но особенно печалит Татьяну Ивановну то, что потом из-под пера ее гостей появляются сочинения, где небрежно пересказаны некоторые факты ее с Рубцовым знакомства; что идут один за другим кривотолки, которые остановить она не может.

Поначалу ей даже было интересно посмотреть на все это общество любителей рубцовской поэзии. Она искренне хотела участвовать в пропаганде творческого наследия поэта, но очень скоро поняла, что на этом пиру она – гость нежеланный. Белков трагически ушел из жизни, другие авторы книг и статей о поэте совсем не разделяют того факта, что огромный пласт рубцовской лирической поэзии связан с ней. Это спорно, говорят. В жизни поэта были и еще женщины, которым он посвящал стихи. Вот есть произведение «Повесть о первой любви», посвященное не Агафоновой, а, скорее всего, Тае Смирновой; есть стихотворение, озаглавленное «Т. С.» – значит, опять ей. Следовательно, поэт сам утверждает, что Т. Смирнова была его первой любовью. Значит, Агафонова вообще самозванка! Как же так, ведь роман с Таей случился у поэта в 1955 году, уже после того, как произошли все события в Тотьме, деревне Космово Междуреченского района и на вокзале в Москве. Впрочем, есть «специалисты», которые в эти факты совсем не верят. Один «рубцевед» вообще заявил, что она предприняла попытку приватизировать рубцовскую лирику. По существу, ее обвиняют во лжи! Немногим лучше и те, кто признает само знакомство (куда от фактов денешься), но стихи-то, по их мнению, о другой. И снова Татьяна Ивановна предстает не в лучшем свете. Они кивают в сторону дочери Рубцова, называют сожительницу поэта Гету законной женой и угодливо отдают ей образ лирической музы. Есть и другие «подружки», кто претендует на толику поэтического наследия. Разве это правда? Ведь Белков говорил совсем другое, а его в непонимании упрекнуть нельзя. Но теперь она осталась одна.

Татьяна Ивановна хотела уже бросить это занятие – доказывать недоказуемое – и спокойно заниматься своим деревенским хозяйством, как вдруг появился этот научный руководитель диплома студентки Кати. Он, кажется, разделяет ее мнение и, несмотря на неудачу своей дипломницы, хочет помочь вернуть истину… Как рассказать ему всю правду, можно ли довериться? Эти вопросы день за днем мучили ее…

Наконец она решилась. Разговор будет долгим, Татьяна Ивановна боялась, что подробности ее жизни, очень личные, будут неправильно поняты. Ведь до этого она никому не говорила о кое-каких деталях своей биографии, более того, в ее воспоминаниях некоторые события тех лет, связанные с Рубцовым, как бы это помягче сказать, изложены несколько схематично. «А что, у других не так»? Ей вспомнились страницы мемуаров о Рубцове, где авторы в полном сознании того, что делают, красиво и образно лгали о событиях того времени. Нет, тиражировать полуправду больше она не будет, рано или поздно истина откроется, и вот тогда всем выдумщикам будет стыдно, а ей не будет, потому что теперь она станет говорить все как было, даже если воспоминания эти для нее болезненны.

Вот и очередная встреча. Татьяна Ивановна расположилась за круглым столом, достала из сумки бумаги и начала рассказывать…

* * *

Конец июля 1954 года был, как и положено, с жаркими солнечными днями и послеполуденными грозами. В деревнях управляют сенокос, точнее, два сенокоса: один в колхозе за трудодни, другой