И золотое имя Таня… - Александр Владимирович Быков

* * *

Кировск – маленький городок Мурманской области в самом центре Кольского полуострова. Рядом красивое озеро, вокруг горы со сказочным названием Хибины. Эти горы – настоящая сокровищница для народного хозяйства Страны Советов. Каких только полезных ископаемых тут нет! Но главным богатством этих недр является апатит. Это сырье, необходимое для фосфатных удобрений. Кировск молод, первые жители прибыли сюда в 1929 году. После смерти товарища Кирова этот населенный пункт, прежде именовавшийся Хибиногорском, получил свое современное название. С начала тридцатых годов здесь неуклонно, год от года растет производство, но рабочих рук остро не хватает.

При товарище Сталине многие работы делали спецпереселенцы и заключенные, теперь, после амнистии и пересмотра дел, многие из Кировска уехали. Вся надежда была на молодежь. Вот и рассылает по всей стране горно-химический техникум предложения для молодых людей приезжать в Кировск учиться на специалистов по добыче апатитов. Техникум стоит прямо у горы, здесь и разработки, и производство. Рубцов узнал все это в первые дни своего появления в городе. «Ну что ж, учиться так учиться! Ему не привыкать». Николай оказался старше своих товарищей по курсу и к тому же имел флотский стаж. Это возвышало Рубцова в глазах учащихся. Многое из того, что проходили по предметам, он учил еще в Тотьме, в лесотехническом, и поэтому считал, что может расслабиться. Ему позволительно было сидеть на последней парте и отпускать ехидные замечания, в том числе и в сторону преподающих. Однокашники смеялись, Николай гордился собой. В спортзале он играючи поднимал двухпудовую гирю. Сказывался опыт вахтенных авралов. В общении был весел, говорил всегда с юморком. Вот только юмор этот был понятен не каждому, кое-кто обижался.

Здесь, в Кировске, судьба сводит его с Николаем Шантаренковым. Они живут в одной комнате в общежитии и постепенно становятся друзьями. Общежитие – сильно сказано: барак с печным отоплением и дыроватыми полами. Здесь всегда холодно и сыро, того и гляди подцепишь простуду. Но Николаю это не помеха, ведь в общежитии он нечастый гость, впрочем, как и на занятиях. Факультет «горных штурманов» требовал от учащихся заниматься математикой и химией, но познавать маркшейдерскую науку Николаю не очень хотелось, гораздо более его привлекали литература и история. Николай Шантаренков потом вспоминал, как Рубцов читал книги по философии, увлекался биографиями великих людей. Много он брал и от случайных знакомых, которых, бывало, приводил на огонек в общежитие-барак. Откуда эти люди, что за прошлое у них и почему они знают то, о чем в книгах не написано, Николай не знал. Некоторые гости Рубцова имели лагерный стаж и говорили такие вещи, что страшно было слушать. От них Николай узнал о Есенине. Он переписывает стихи запрещенного поэта, выучивает их наизусть. Как же близки ему эти стихи! Коля просто «болеет» Есениным. Ему кажется, что поэт только тогда настоящий, если, как Сергей, бражничает, скандалит и будоражит мир своими стихами, написанными в перерывах между гульбой. И уйти поэт должен обязательно молодым, в зените славы, загадочно и трагично, как Есенин. Этот образ поэта-гуляки из рассказов случайных знакомых, кое-кто из которых утверждал, что знал Есенина лично и поэтому все, что говорит, есть истинная правда, прочно засядет в сердце Рубцова. По существу, он станет его идеалом во всех смыслах…

Коля любил побалагурить. Бывало, придет к девчонкам в жарко натопленную комнату и сидит, греется. А чтобы не скучно было, сказки им рассказывает и страшные истории. Девочкам уже спать пора, а он все не уходит, вот и зевают они, слушая Колины рассказы, а он потом обижается, что им неинтересно. Но, скорее всего, неинтересно было самому Рубцову, уже взрослому совершеннолетнему парню, среди этих подростков, почти еще детей. Поэтому он часто по нескольку дней не появляется в техникуме и общежитии. Где он, по каким притонам и с кем гуляет, неизвестно. Зато – как Есенин. А почему нет, ведь Николай тоже пишет стихи, а значит, поэт. Поэтам все позволено, они не такие, как прочие люди, они мыслят и чувствуют по-другому. Вот и его, Рубцова, давно бы выгнали за прогулы, но в наличии только выговоры да поучения, потому что всегда найдется тот, кто понимает и заступится. Коля прекрасно сознает, что он до сих пор имеет возможность оставаться здесь только благодаря ей, учительнице литературы Маргарите Ивановне. Она защищает прогульщика Рубцова на педсоветах, восхищается его сочинениями о родном крае, говорит, что он очень способный: рисует, пишет стихи в стенгазету; только вот характер… но это по молодости, повзрослеет – будет более мудрым и снисходительным к людям. В один из дней Николай Шантаренков стал свидетелем следующей сцены:

«Колька, пляши, тебе письмо! – девушка-одногруппница весело подпрыгивает, держа в вытянутой руке конверт. – От девушки».

«Отдай!», – Николай немедленно вскипает, вырывает письмо и, отвернувшись, начинает читать. «Подумаешь», – обижается девушка-письмоноска.

Письмо прочитано, и у Коли отличное настроение. Он бежит к ребятам, начинает что-то рассказывать. Быстро собирается целая группа слушателей, Рубцов всегда в центре внимания. Коля Шантаренков тоже здесь, сидит рядом, на правах друга, и студентка, что письмо принесла, тоже поблизости. Ей до жути любопытно, что за девушка пишет Рубцову!

– Коля, а о чем письмецо?

– Какое тебе дело?

– Интересно…

– Интересно книжки читать, а не чужие письма…

– И карточка ее имеется?

– Есть.

– А покажи?

Эта просьба лестна для любого парня, ведь фото девушки – это не только память, но и определенный знак, статус что ли, в юношеской компании… Коля полез в карман и достал только что прочитанное письмо. «Вот», – показал фотокарточку. Шантаренков вытянул шею. На фотопортрете были две девушки. Та, что справа, – небольшого ростика, беленькая такая, блеклая. Вряд ли она заинтересовала Колю. А вот другая… ростом повыше, с темными, опущенными на грудь косами; яркое, выразительное лицо, черные, чуть раскосые глаза и выразительные брови. Такая многим бы понравилась.

– Которая? Чернявая? А почему она в тюбетейке, узбечка что ли?

– Нет, она из Тотьмы, а тюбетейка – из самодеятельности, – видимо, объяснение этому содержалось в письме.

Учащиеся техникума разглядывали фотографию, сдержанно одобряли.

– Она – мой идеал, – сказал Николай, – а я… – ее!

Фото вернулось в конверт, а он, в свою очередь, – в нагрудный карман, поближе к сердцу.

– Скоро я