И золотое имя Таня… - Александр Владимирович Быков

– Напечатают? – не поверил Рубцов. – Ну возьмите хоть это, из новых.

Присел за стол и на тетрадном листе своим аккуратным почерком набросал несколько строк:

Вьюги в скалах отзвучали,

Воздух светом затопив.

Солнце брызнуло лучами

На ликующий залив…

Свет луны ночами тонок,

Вечерами сумрак ал.

Море тихо, как котенок,

Все скребется о причал…

Корреспонденту стихи понравились, но, сказал он Николаю, надо добавить что-то советское, настоящее, вот хоть, например, про Первомай, и тогда стихотворение может войти в подборку к майским праздникам.

– Про Первомай? – Николай нахмурился. – Ну если надо, то можно и дополнить. – Он снова присел за стол, задумался и через какое-то время записал новую строфу:

Май пришел к нам. Всей душою

Мы хотим, чтоб, как всегда,

Звонко грянул над страною

Праздник счастья и труда.

– Вот это другое дело, – похвалил корреспондент, – есть тема светлого народного праздника. Знаете, ребята, – подумав, обратился он ко всем присутствующим, – я полагаю, что при нашей газете можно создать целое литературное объединение флотских поэтов и писателей. Я доложу об этой идее редактору, думаю, и командование поддержит.

Корреспондент не обманул, 5 мая в газете действительно появилось стихотворение Николая Рубцова, названное «Май пришел». Коля отнесся к публикации безучастно. Несколько дней назад он получил письмо, долго не решался открыть его, а когда открыл – расстроился, обозлился и замкнулся в себе. Письмо было от Татьяны Агафоновой.

Она сообщала, что вернулась из Закавказья домой, работает в школе, прислала свою фотокарточку: сидит в горах на снегу в одной кофточке, веселая и счастливая. И надпись: «Коле от Тани в знак бывшей дружбы». Бывшей, почему бывшей? Непонятно, ведь то, что писала Татьяна дальше, никак не укладывалось в понятие «бывшей». Она писала, что беременна и скоро у нее родится ребенок, спрашивала, смог бы он взять ее замуж с ребенком? Николай просто дрожал от ярости. Как она могла – она, которую он так любил… да почему любил, любит и сейчас. Вернее, любил, до получения этого письма! Кто он, этот негодяй? Николаю показалось, что это мог быть какой-то студент, может быть, начитанный, культурный, он и вскружил голову девушке. Про такие отношения говорят: увлеклась нечаянно. Он считал поступок Татьяны предательством и изменой. Эх, если бы Николай узнал всю правду! Но, увы, он оставался один в плену своих домыслов. Несколько дней Рубцов не решался написать письмо, потом сел и быстро набросал две странички обидных, злых слов. Отправил – ответа, конечно, не последовало. Но тема предательства не оставляет Николая. Он злится на девушку, клянет себя за то, что тогда, в августе 1954 года в Космове, когда гостил у Татьяны, не проявил мужскую настойчивость. «Никуда бы тогда не делась», – думал Рубцов. В голове его мелькали обрывки строчек, в которых он представлял, как случилась эта измена:

Свадьбы были, Пасха ли,

Но вся деревня дрыхнула,

Когда ты под ласками,

Словно порох, вспыхнула!

Вспыхнула – покаешься!

Время будет скверное.

Твой студент катается весело,

наверное…

Временно не временно,

А не сдержать слезиночек!

Над тобой, беременной,

Облетел осинничек…

Ничего не чаяла?

Увлеклась нечаянно…

Николай хотел отправить ей стихи, но одумался, хотел разорвать фотокарточку, но не смог. Черные глаза деревенской царевны не отпускали его. «Пустяки, – успокаивал себя Николай, – у меня же есть другая, Тайка из Приютина. Поеду в отпуск к ней, объяснюсь». К этому своему знакомству он хотел относиться серьезно, думал, что нашел новую любовь, считал их отношения искренними. Какая она, эта Тая Смирнова из Приютина?!

Обычная милая девчонка, гуляли с ней по приютинскому парку, целовались. Когда он уходил служить, Тая плакала и обещала ждать, сначала писала письма, потом наступило молчание. Скоро отпуск, мечтал Николай, поеду в Приютино, обязательно поеду. А может, в Шуйское, к Татьяне? Нет, ни за что! «У советских – собственная гордость,» – про себя вспомнил Маяковского. «Поеду только в Приютино, к тому же там брат Альберт, родственники».

Вот и отпуск, Приютино. Но нет долгожданного счастья. Тая не дождалась, вышла замуж. Говорит, что настоял отец, которого она очень боялась. Николай верит и не верит. «Как можно бояться, если любишь? Значит, это не была настоящая любовь». Николай ищет утешения в стихах, но они получаются какие-то ненастоящие, слабенькие. «Мелкотемье», – сказали бы в редакции. Он их никуда и не включал, так, выплеснул на бумагу сиюминутные чувства:

Или в жизнь ворвалась вьюга,

Нежность чувств развеяв в дым,

Иль забудем друг про друга

Я с другой, а ты с другим?

Сочинять немного чести,

Но хотел бы я мельком

Посидеть с тобою вместе

На скамье под деревцом…

Но эта лирическая грусть вскоре уступает место обиде и злости. Тая, конечно, была виновата перед Рубцовым, но женщинам принято прощать даже самые нелепые их поступки. Николай простить не мог. Его душила злоба, она поднималась из самых глубин сознания, заставляла его думать об этой очередной измене, презирать Тайку и в ее лице весь женский пол. Потом злость уходила, оставив на бумаге рифмованные следы ненависти:

Хочешь, стихи сочиню сейчас?

Не жаль, что уйдешь в обиде…

Много видел бесстыжих глаз,

Но вот таких не видел!

Душа у тебя, не знаю теперь

Пуста и темна, как сени…

«Много в жизни смешных потерь», —

Верно сказал Есенин.

Конечно, это стихотворение могла бы отнести на свой счет и Татьяна Агафонова, но посвящено оно Тае Смирновой. Среди обидных слов, адресованных в стихах Татьяне, прямых ругательств не было: она, несмотря ни на что, оставалась для Рубцова «прекрасной дамой», далекой и недоступной. А вот Тайка была совсем другая, поэтому и удостоилась эпитетов:

Идет дождь? – можно узнать по луже.

Любишь меня? – определю не хуже

По ласкам твоим и взглядам.

Мне клятвенных слов не надо!

Забыла ты о друге?

Взгляни же скорей! Все ясно…

Три года тебе, подлюге,

Письма писал напрасно.