И золотое имя Таня… - Александр Владимирович Быков
Татьяна Ивановна задумалась и неожиданно сменила тему:
– Вот у Рубцова есть стихотворение:
В краю, где по дебрям и рекам
Метелица свищет кругом,
Стоял, запорошенный снегом,
Бревенчатый низенький дом…
Как про меня написано, он ведь часто в такой ситуации бывал, что в деревню ни заехать, ни выехать. Я одна на всем белом свете, без друзей и знакомых, и с Юрой встречаться нет никакой возможности – славно постарались доброжелатели. И вдруг я чувствую, что беременна! Случилось это в конце февраля-марте. Что делать, скорее сообщить Юре? Жду, что он приедет, – нет и нет. Потом узнаю, что жду напрасно, Юрию Сергеевичу снова выписали командировку на два года за драку… Уехал он в Суду, там крутил баранку, специалисты нужны везде. Но он там, а я тут! Вы не представляете, в каком я была отчаянии! Одна, развода первый муж не дает, а наоборот, пишет маме, что приедет и будет у нас жить. Второй брак не получился, жду ребенка, работа временная «у черта на куличках». Что меня ждет? Знали бы вы, как я тогда на всех обозлилась, и особенно на Юру – второй раз подвел, и как! Я твердо решила, что простить его больше не смогу. Больше месяца убивалась одна в своем горе, а потом решила, что надо устраивать свою жизнь самой. Написала маме, попросила прислать адреса знакомых парней. И вот уже у меня их несколько на странице, кто где – разбросала судьба ребят. Коля Переляев из Тотьмы, тот самый, что ухаживал за мной в техникуме и подсвечивал нам фонариком, когда мы с Колей Рубцовым целовались на берегу Сухоны… Я узнала его тогда по фигуре в полутьме, но Рубцову ничего не сказала.
– Это тот самый парень из стихотворения «У церковных берез»? – спросил научный руководитель.
– Да, это был он, Коля Переляев!
– А ведь Рубцов оставил его навеки в истории, сделав героем своего великого стихотворения:
У церковных берез, почерневших от древности,
Мы прощались, и пусть, опьяняясь чинариком,
Кто-то в сумраке, злой от обиды и ревности,
Все мешал нам тогда одиноким фонариком.
– Коля Переляев в то время служил срочную на флоте, – продолжала Татьяна Ивановна, – служили тогда четыре года, и ждать было долго, но ничего не поделаешь – написала ему письмо, рассказала все как есть, спросила, возьмет ли меня с ребенком замуж. Потом такое же письмо я написала и Коле Рубцову, тоже на флот. Ему служить было дольше…
– Поэтому и письмо во вторую очередь? – спросил научный руководитель.
– Как хотите, так и понимайте – написала и отправила. Через недолгое время пришло письмо от Переляева. Николай писал, что любит меня по-прежнему, что, конечно, готов жениться на мне даже с ребенком. По тем временам это было ЧП. Он, понимая, что родители будут возражать, предложил усыновить будущее дитя: «Скажи всем, что ребенок мой, что я был в отпуске, и тогда все и случилось». На душе у меня стало спокойнее, – закончила Татьяна Ивановна.
– А что же Рубцов? От него было письмо?
– Долго не отвечал, потом написал, что простить не может, плохо написал, ехидно. Я это письмо сразу же сожгла. 21 сентября 1957 года я стала мамой. Родился сын, названный мною Сергеем.
Татьяна с сыном и сестрой Ниной, 1958 г.
– В честь Юриного отца?
– Я тогда об этом не думала.
Татьяна Ивановна вдруг засуетилась: оказалось, что у нее скоро автобус домой. Быстро собрала вещи, фотографии, документы, которые показывала, обещала позвонить…
Научный руководитель, оставшись один, задумался. Такого откровенного рассказа он не ожидал. Было, конечно, ясно, что в своих ранних воспоминаниях Татьяна Ивановна многие факты утаила или перевернула, из-за этого стали непонятны некоторые мотивы настроений в рубцовских стихах. Теперь все возвращалось на свои места. Мужественный поступок, подумал про себя историк: пожертвовать именем ради правды – это не всякий сможет.
* * *
Матрос Николай Рубцов встретил новый 1957 год на борту эскадренного миноносца. Корабль нес боевую вахту в Баренцевом море. Николай легко переносит тяготы воинской службы: сказался опыт работы в Архангельске на траловом флоте. Четыре года по призыву – срок немалый. Лучшие годы молодости забирает Родина. В свободные от службы минуты матросы веселятся как могут, Рубцов играет на баяне, и вообще он верховодит в компании сверстников. Друзья-матросы всем экипажем обсуждают стихи. Кто-то декламирует известных поэтов, кто-то открывает для себя новых, а некоторые пишут стихи сами. Конечно, Рубцов в их числе. Он уже «опытный» поэт, за плечами груз тетрадей, заполненных рифмами. Иногда под настроение он читает стихи сослуживцам. Матросы спорят, какие надо писать стихи. Одни говорят, о море и моряках, другие – о светлом будущем, третьи предлагают не забывать ленинскую партию и советское правительство. Рубцов скорее за тех, кто «болеет морем», хотя… Николай чувствует, что стихи, посвященные родной природе, деревне, любимой девушке, получаются у него куда лучше «морских». Как будто кто-то просыпается в эти минуты в душе Николая и диктует ему рифмованные строки, рождая очередное стихотворение. Некоторые из сослуживцем над этими стихами подсмеиваются, ну что такое:
Любимый край мой, нежный и веселый,
Мне не забыть у дальних берегов
Среди полей задумчивые села,
Костры в лучах и песни пастухов…
Другое дело, когда Рубцов пишет о море. Это нравится товарищам, есть в описании штормов какой-то героизм:
Здесь веками, отчаянно смелые,
Бьются штормы зелено-белые
В серый тысячелетний гранит…
Некоторые стихи Рубцов поет под баян, матросам особенно нравятся его лирические баллады. Да хоть вот эта, исполняемая на мотив старинной морской песни «Гибель „Варяга“»:
Катятся волны по морю,
Чайки тревожно кричат.
Где же вы, тихие зори,
Светлые взгляды девчат?
К ним на корабль приезжал корреспондент газеты «На страже Заполярья», присутствовал
" alt="Татьяна Толстая - Поэт и муза">