Былички и бывальщины. Старозаветные рассказы, записанные в Прикамье - Константин Эдуардович Шумов
ДОМ ДОМОМ, А ДОМОВОЙ ДАРОМ
Рассказы о домовом и домовихе
58. Сениха сказывала. Дома сидела, ково-то стряпала. Из голбесу кто-то вышел. Больше кошки, а на кошку не похож. Она глядела, глядела да замахнулась на него. Убежал. Это домовой был. Бывают оне. (109)
59. Раньше садились за стол, пили чай: мамка, Аркадий, папка, Фаина, Валентина. Под пологом в доме был у нас голбец и дырка для кошки. Пьем чай, смотрю: выходит рыжая кошка. Сидела я, вертелась, одна видела, а никто не видел. Под стол кошка зашла и исчезла. (100)
60. Вот когда я еще в Дойной-то жила, был у нас на конце села дом. В нем никто не жил. Сколько людей-от покупали его, да все уезжали. Кто ить жил-то в нем, рассказывали. Иногда обернешься, а из спальни двое мужичков махоньких таких выглядывают в большую половину. А как к двери подойдешь, исчезнут. Вот все из дому-то бежали — боялись. А это, наверное, суседко выглядывал. Он, может, голодный был. Дак ему поисть дать никто не догадался. (107)
61. Случай был, с дёминской Марией Антоновной. Они свой дом поставили, не выплотничали, железом покрыли. Только видела: два малюсеньких звереночка выбежали и в избу забежали новую... Ну это, видно, и есть суседко и суседиха. (74)
62. У одной старухи батрак землю пахал, а как зашел домой, слышит: шаги, на чердаке кто-то ходит. Поднялся, а там небольшой мужичок в красном колпаке. Домовой дом охранял, пока он робил. (31)
63. Тут я, правда, знаю. Один старик бесей знал, знался с имя. У их со старухой мука по мешкам была, у каждого свой. Он всегда так брал. Себе мешок муки, ей другой отдает. Вот старуха примечать стала: у старика уж полмешка, а у нее еще полнехонек. Пришла она в голбец, спущается туда, а там старик сидит бородатый и вот так вот ладонями муку трескает. (60)
64. Сусед и суседиха, его жена. Я не спушшусь в голбец — задавит, задавит. Мне этот сусед приснился во сне, борода вот так, большушшая. Мужики спрашивают: «Сколько тебе лет?» Ему пятьдесят и суседихе больше. Оне в одёже. Одёжа, каки-то были сапоги на ём. (77)
65. В доме старушка-домовушка живет. Маша была дома и пела песни. Из-за печки вылезла домовушка и сказала: «Перестань!» Маша продолжала петь. Домовушка снова говорит: «Перестань!» Маша все равно поет. Старушка-домовушка говорит: «Перестань, а то удушу!» Маша закричала, а старушка испугалась и обратно за печку убежала. (32)
66. Поженились мы с мужем недавно и в новый дом пошли. Только зашли, тут вышла баба и на меня глядит, маленькая такая бабочка. Руки в боки уперла, глаза выпучила и не мигает. Я испужалась-то, стою, за мужнин рукав схватилась. Говорю ему: «Гляди, гляди! Что это баба на меня смотрит?» А она исчезла. Вот это суседиха была. (107)
67. Мама покойная рассказывала, пятнадцать годов ей было, спала она дома, лежала на полу с матерью и отцом, выйти захотела, а ночь, лунная была, и увидела: женщина вся в голубом, волосы черные, коса длинная и прядет. Около ее мальчик сидит, черненький и стриженый, лет четырех так. Она шелохнулась, и в голбец все исчезло. (22)
68. Я уехала в Соликамск к дочери и долго у нее жила. Вот вернулась домой, ночью заснула я, вдруг слышу, как меня давит кто на грудь, мне и не вздохнуть. Проснулась, кругом гляжу: нет никого. Я опять лежу. Вот уснуть-то не успела ишшо, гляжу, а из-за печки ко мне мужичок выходит, махонький такой. Подошел ко мне и с ног-то так шшупат, шшупат. Руками-то все выше, выше, до груди дошел да как сдавил. Уж так мне худо стало. Я ему и говорю: «Суседушко, батюшко, отпусти ты меня. Да я, суседушко, никуда не уеду больше, не оставлю тебя одного». Он меня тогда и отпустил. (107)
69. А вот вы, девки, не верите, а я на своем опыте знаю. Я когда Валерия родила, мне его не показывали, а только обсказали, что родился сын. Не привозят, молоко сцедят в соски и дают. Всё Петю, мужика вспоминаю покойного. Думаю, все равно чувствует: сын. Он ночью и явился. Я лежу на спине. Я лежу и думаю засыпать. Вот в двенадцать часов свет погас, он и прикоснулся ко мне. Под койкой по стене зашабаркало. Одной рукой за горло меня взял. Я хочу его за спину взять, а он не дает. Я слыхала от бабушек — это суседко давит. Я говорю: «Чё меня давишь?» Он говорит: «Ху!» Это к худу, а к добру он целует и за горло не берет. А я стишок знала очень полезный наизусть. Я уж хыркаю, говорить не могу. Как сказала слово «Да воскреснет бог», он сразу ослабился и спускаться стал. Договорила, он хлопнул дверями — стены сдребезжали. Я одна слышала. И этим стишком я отбилась. Он бы задушил. Вот это он и был. Сначала во сне видишь, то, другое обсказыват, а потом въяве является. (110)
70. Первого мужика в армию отправила. Ночью было. Вижу, сшумело только за печью, испужалася, чую, как копна катится ко мне. Дак вдруг чё-то надавит на колени, на ноги-то, и в рот мне дунет. А я-то: «К худу ли, к добру ли?» Мне в рот-то и дунуло: «К худу». И вот похоронка пришла. (93)
71. Я в больнице лежала, есть не хотела, все лежали в палате и кушали. Вижу перед собой трех баб с белыми волосами, в белом платье в горошек, в синем с полосами, кричу: «Девки, видите, кто-то меня в постель вдавливат!» Они орут: «Открой глаза-то!» Никого нет... (100)
72. Лежала я в больнице. Лежу, слышу: санитарки смеются, громко так. Глаза закрою — с меня кто-то одеяло тянет, открою глаза — нет никого. Снова закрою — снова тянет, вдруг чувствую: мохнатый какой-то под бок подкатил. Я хочу позвать Наташу, санитарка там такая была, и не могу зухать. Потом мне сказали: «Выживает тебя». И правда, скоро выписали. Верь
