Былички и бывальщины. Старозаветные рассказы, записанные в Прикамье - Константин Эдуардович Шумов
73. Дома жила, ребятишками были еще. Родители уехали, братья ушли в клуб, а нас с Сашкой оставили. Сашка спит, а я нет, боюсь темноты. Слышу: кошка спрыгнула, смяукала. Я притаилась. Слышу: шаги тяжелые, как сапогами стучат. Я вся боюсь, вся вспотела. Подходит к кровати, остановился, я одеяло на уши натягиваю. Думаю, сейчас тяпнет. И тут слышу: ребятишки из клуба идут. И — раз! — ничё не стало. (111)
74. Когда я училась в Соликамске, жила в общежитии. На его месте раньше было кладбище. Как-то раз девчонки прибрались в комнате, подмели, а мусор не убрали. Легли спать, а ночью вдруг что-то застучало в шифонере. Они испугались. На следующий день вахтерша сказала, что на третьем этаже что-то бегало, кричало, ходило так. Домовой, наверное, наказал за то, что мусор не убрали. (85)
75. А вот некоторые хозяева в дом войдут, так все кажется, что кто-то пугает. А вот еще соседка говорит: «Спать боюсь. Только глаза закрою, так Тихон Трифонов из погребца выходит и целоваться лезет, с бородой такой». Я говорю: «Это соседушко тебя не любит. Откупись. Скажи: «Соседушко-батюшко, не обижай меня!» Монеток покидай». (112)
76. Лошадь у нас была. Стучал ночью кто-то долго в дому, нам спать не давал. Колотил и колотил всю ночь. Утром мама встала, помелом постучала, положила творогу в дырку и говорит: «Батюшко милостивый, какое ты нам горе принес? Какую беду принес?» Он еще три раза постукал. Федя поехал, лошадь под ним и преставилася. Только положил бревен, — она уже была плоха, — только положил, лошадь помчалась аж по всему Соликамскому тракту, добежала до поленницы у завода и пала. А тут татары работали, побежали и давай стучать по ушам. Федька добежал, а лошадь уж мертвая была. Сдал он ее на мыло. (101)
77. Вот у нас отец имал суседко-то. Его стал давить суседко. Он-де встал и пальцы ему в рот, поймал его, держит: «Девки! Девки! — Мы две девушки были. — Давайте огонь доставайте!» Мы закопошились, а он-де как подёрнется, только пальцы сщупкали, убежал. Ну я уж такое не встречала, никто меня не давил. (16)
78. Пришла раз с вечеровишша на полати, еще поела. Чую, как ввернет по полу веретенушко. А ишшо синенький маленький огонек горит. Я чё-то взяла и голову высунула — так все и пропало. А утром-то я спрашиваю: «Ктось вчера прял?» — «Никто», — говорят. «Идите смотрите, у кого прялка в сосках». Посмотрели, дак вся бородка исполосована. Не благословясь веретено оставили. Вот как. (93)
79. Мама пряла. Они с отцом спали на кровати, а мы на подстилке — все ребятишки. Когда мама придет в прялочную, положит под столик простеночный пряслицу, тогда идет спать. Так вот, мы спали, я приоткрыла глаза. Зимой темно, вижу: идет из-под голбца маленькая бабка в сарафане и рубахе, в платочке. Подходит, берет прялку и начинает прясть, потом положила и пошла. Я поползла за ней на четвереньках, она ушла в голбец. (100)
80. Есть, говорят, суседиха-то. На пряснице она прядет. Было раз у меня. Я прясницу не перекрестясь поставила, она села и прядет, а веретешко так выговаривает: жар-р, жар-р. Страшная она. (61)
81. Домовой предвещает беду, он в каждом доме есть. Один раз бабушка рассказывала: сплю-де и слышу — жужжит веретено, а кто прядет у меня, боюсь посмотреть. Потом все-таки глянула и вижу, что на шестке свеча горит. Подняла голову, а там женщина сидит, суседка-то. Прядет да прядет. Бабка молиться начала: «Господи, помилуй, мя, грешную». И не стало ее. А после этого корова у нас пропала, спряла корову-то. А пряла-то она бойко. (45)
82. Домовой-то топат, шаги страшные. Ухат человек. А еще пряха он. Спали я да Татаркиных сестра. Вместе лежим. Она мне и говорит: «Ты, Манюшка, спишь? Слышишь, за пряхой шерсть прядут?» Пошли мы посмотреть. А суседко-то уже много на веретешко напрял. Намусолил сильно. Но самого-то мы не видели, не успели. (126)
83. У меня был ребенок, ездили крестить в Камгорт. А раньше зыбки были, — вы уж их не видели, — зыбки эти весятся против печки. Из-под печки вдруг вылетит — и под зыбку, и под лавку — одна курица и вторая. А кто их гонял? И никто не гонял. Я сколько жила, такое не видела. Суседко, не иначе. (2)
84. Ночью, перед тем как Сережу взять на фронт, ветер задул в избе. Курицы в доме под шишком жили за печкой. Спать легли на печку, ветер задул, раздался мужской голос: «Что вы делаете!» И кто-то курицу из-под печки выкинул в угол комнаты. Встали. Курица сидит, а ветра не стало. Потом мужа забрали в военные лагеря, еще до войны. На войне он погиб. (43)
85. Дворовому хозяину напрашиваться надо, когда скотину запускаешь тожо. Ведь вот старики говорят: берешь лошадь или корову, заведешь во двор. «Пусти, дворовой хозяин, мою скотину. Пой, корми и ухаживай!» — скажешь ему. Скотина не пужается, ухаживает он за ней. Он ее не принужат, а не напросишься, он ее изнурят, корм у ее берет, ее морит и на ей ездит. Она вся мокрешенька во дворе. Это есть таки факты. (13)
86. Брат мой видал суседко. Братишка мой, семнадцать лет ему было, шел как-то домой поздно вечером с улицы. Видит: суседко сено кобыле дает. Из себя он — маленький старичок. Видно, суседко любил кобылу. (87)
87. Вот у нас раньше было тут. Уехали у нас одне, никого дома не осталось, а скотина-то не ревет. День прошел, другой. Вот соседи-то и решили подсмотреть, в чем тут дело-то. А того не знают, что это домовой с домовихой всю скотину кормили. Глянули они во двор, а там домовой с домовихой катаются. Вот и поняли, почему скотина не ревет, кто ее поит, кормит. А суседко на всех обиделся и ушел со своей суседкой из дома. Так скотина потом три дня ревела — смотреть-то за ней некому стало. Вот так у нас было, а щас этого нет ничего. (107)
88. Суседко в каждом доме есть. Он дом метет. Суседко, которую скотину не залюбит, по конюшне гоняет. Нужно пеструю лошадь иметь, такую не гоняют. У одного мужика лошадь была. Она каряя. Ничего не ела. Он придет в конюшню, а она едва живая. Потом он эту лошадь продал, купил худенькую, но
