Фундамент - Алексей Филиппович Талвир

— Нет, не делали, но пробовали жечь. Горит, как каменный уголь.

— Прекрасно, прекрасно. Но прежде все же давайте разрешим проблему фосфоритов. Уточнили, какой процент содержания в породе?

— Не меньше двадцати процентов.

— Ну, что ж, это очень утешительно…

— Петр Петрович, а почему бы одновременно не начать дело по добыче и переработке сланца? — вмешался в разговор Чигитов. — Мне кажется, что этим мы ускорим разрешение обеих проблем.

— Не сомневаюсь, не сомневаюсь, мой юный друг, — ответил Верхоленский и пожелал немедленно отправиться в поле, где работали разведчики.

— Скоро начнет темнеть, Петр Петрович, и ветер крепчает… Как бы не разыгрался буран. Может, съездим завтра утром? — попытался удержать его Кирилл.

Но профессор не желал сидеть без дела ни единой минуты.

Беспокоясь за Харьяс, Чигитов посоветовал ей остаться в селе:

— Мы там не задержимся. Зачем тебе мерзнуть?

— Нет, я тебе не доверю Петра Петровича. Заморозишь еще где-нибудь, — ответила она.

— Какая ты строгая и неумолимая, — думая о своем, заметил Кируш. — Да, Харьяс, ты ведь здесь долго жила, когда скрывалась от Пухвира!

Молодая женщина побледнела. Нет, она не забыла, что именно здесь, на околице села, в школе работала сторожихой, в тесной каморке стала матерью… Отсюда, тайком от Фадея Фадеевича, проводила в Казань Маню. А потом долго, с тоской и болью в душе, ждала ответа от Христова. Здесь ее застала и трагическая весть о смерти самых близких ей людей — сестры и матери.

Интересно, жив ли Фадей Фадеевич? Ведь он и тогда был уже немолодым. Что известно о Мане? Где она? Как живет?

— Мне бы хотелось забежать в школу, когда будем проезжать мимо. Хоть на одну минутку… Только уж вы подождите меня… — попросила Харьяс.

Выехали на двух санях. На первых сидели Чигитов, Верхоленский и Мурзайкин, на других — Харьяс с лаборанткой, красивой молоденькой девушкой по имени Уга. Она приходилась племянницей хозяину дома, в котором снимал комнату Иван.

Узнав, что Харьяс хочет забежать в школу, Уга объяснила:

— Так это надо не туда. Там школа была раньше. Теперь открыли новую. Почти в центре села. Фадей Фадеевич у нас давно не работает. Теперь там другие учителя, все молодые.

Спрыгнув с саней, Харьяс постучалась в дверь бывшего школьного здания… Как нелегко, оказывается, снова встретиться со своим печальным прошлым, если даже от него и осталось-то одно воспоминание.

Дверь открыл седовласый невысокий человек…

— Фадей Фадеевич! — узнала его Харьяс. И почему-то заплакала, может, ей больно было видеть его таким старым и беспомощным? Или это была тоска по Сергушу, голосок которого когда-то оживлял ее мрачный закуток? И вот, очевидно, навсегда умолк. Во всяком случае, для нее.

— Девочка… Харьяс… — Фадей Фадеевич развел руки, как бы призывая ее в свои, отцовские объятия. И Харьяс прильнула к его хрупкой, слабой, стариковской груди. — Откуда ты взялась? Ну, проходи, проходи, а то тут холодно. А сынок где же? Что же ты его не привела?

Харьяс прижалась лбом к стене и не оторвалась от нее до тех пор, пока не выплакала всю боль, скопившуюся за последние годы. Потом, расстегнув пальто, села за стол и обо всем рассказала.

Фадей Фадеевич ее утешил:

— Найдется. Попомни мое слово, найдется. Где-нибудь в детском доме. Подрастет, сам подаст голос. Кровь человеческая ведь такая, призывает к себе…

— Спасибо, Фадей Фадеевич, только тем и живу. Как Маня? Где она? Пишет?

Старый учитель, не скрывая радости, рассказал, что долго поначалу не было вестей от дочери. Так же вот, как она, убивался и он. Потом дала о себе знать. Жива, здорова, вышла замуж. Муж какой-то болгарин. Хвалит очень — дескать, и умный, и красивый. Сынок уже имеется. Живут в Донбассе, в гости зовут. Да как ему в такую даль пускаться!

Дорогой Фадей Фадеевич, знал бы ты, какую рану нанес и без того кровоточащему сердцу Харьяс! Теперь ей ясно, почему Тодор так и не отозвался: Маня не передала ему письмо. А впрочем, может и не поэтому. Ведь она, Харьяс, стала женой ненавистного Тодору человека.

Лучше бы не слышать всего этого…

Да так ли? Отчего же ей сразу легче стало? Как будто она вдруг освободилась от какого-то невыполнимого зарока! До сих пор она отказывалась от всего, что могло составить ее женское счастье. И теперь ясно почему: ждала Христова. Теперь некого ждать.

18

Сразу за школой распахивало свои бескрайние просторы холодное, заснеженное поле. Небо было мутным, мглистым, солнце едва проглядывало сквозь туманную муть, спускалось к горизонту. Морозило. Мела поземка.

— Петр Петрович, может, все же вернемся? — опять заметил Кирилл, опасливо поглядывая по сторонам. — Начинается метель. Не застрять бы где.

Верхоленский вяло ответил:

— Метель вас пугает с утра. Говорят, волков бояться — в лес не ходить. Не ждать же нам здесь весны!

Харьяс, чтобы отвлечься от грустных воспоминаний, заговорила с лаборанткой. Давно ли она работает, сколько классов окончила.

Уга сказала, что в прошлом году окончила седьмой класс. Дальше учиться не смогла — тяжело заболела мать. И ей, старшей в многодетной семье, пришлось оставить школу. Но теперь маме стало лучше, она даже сама управляется по хозяйству, поэтому Уга поступила на работу.

— Вот подзаработаю немного, куплю себе пальто, валенки, осенью снова пойду учиться.

— Кем же ты хочешь быть? — спросила Харьяс, всей душой сочувствуя девочке.

— Сначала думала врачом или учительницей, а вот бригадир советует пойти в химический техникум. Говорит, когда начнут добывать фосфорит и сланец, для химика дел тут будет полно. А мне очень хотелось бы жить поближе к семье. Я бы маме помогала. Братьев и сестренок легче было бы учить.

— Не тяжело тебе работать с геологами?

Уга вскинула на Харьяс глаза, большие и синие, как полевые васильки. В них было столько изумления!

— Что вы! По-моему, даже сторожиха нашей школы работает больше чем я. Прежде мне приходилось вместе со взрослыми убирать хлеба. А теперь… мне даже стыдно. Здесь и делать-то почти нечего: перемою посуду в лаборатории, принесу образцы руды с поля, истоплю печку, заполню журнал. Иногда постираю кое-что… Мне ведь положен оклад уборщицы лаборатории, а платят, как лаборантке. Ой, мне все так завидуют в селе!

— Значит, нравится работа? — сказала Харьяс, любуясь девочкой. — Я очень рада, и тоже советую тебе стать химиком. По моему мнению, эта профессия самая интересная. Я вот скоро окончу Московский химико-технологический институт…

— Значит, вы уедете отсюда? — с сожалением произнесла Уга.

Верстах в десяти от села остановились. Профессору помогли выйти из саней. Харьяс и Уга вслед за