У нас на Севере - Николай Васильевич Угловский
И все-таки действительность если и не опрокинула, то сильно поколебала ее веру в свои силы и способности. Это был экзамен посерьезнее, чем в техникуме. Если там всегда под руками были учебники, то здесь никто не скажет ей, почему, например, ушла с собрания Анна Михайловна Хребтова, так прямо и откровенно рассказавшая о недостатках на ферме? Клава так на нее надеялась! Вот с Татьяной Андреевной как-то яснее: та сама заявила, что работа на ферме ее не устраивает и вообще «все надоело». Дуся кричала просто потому, что ей нечего было сказать в оправдание, а к тому же она отлично знает: доярки в колхозе наперечет, заменить ее будет трудно. И многие так рассуждают: плохо работаем — увольте, сделайте милость, жаловаться не будем…
Понятно, что подобные настроения зародились не сейчас, враз с ними не покончишь. Но перемены неизбежны, потому что каждый видит: партия, весь народ всерьез взялись за подъем сельского хозяйства. Догнать Америку по производству молока, масла и мяса на душу населения! Ох, какая это трудная, но и почетная задача! Трудная для каждого колхоза по-своему. В «Восходе», к примеру, слишком уж привыкли к беспорядкам, как-то сжились с ними и плохо верят, что у них возможны перемены к лучшему. Вот в других колхозах, побогаче да посильнее — да, а у них — нет. Клаве уже пришлось услышать, как один из колхозников, прочитав в газете об успехах передового в районе колхоза «Строитель», сказал: «Ну, там — другое дело, у них и председатель башковитый и условия не те, что у вас». Клава бывала в «Строителе» и знала, что никаких особых условий там нет, просто порядка больше, но переубедить колхозника не могла. Очевидно, убедить его можно только делами, а дела в «Восходе» пока еще не блистали.
Что ж, для того они и посланы сюда с Бескуровым, чтобы доказать колхозникам, убедить их: все зависит от вас самих, товарищи. Убедить и заинтересовать в труде, который один — источник силы и богатства. Партия говорит: энтузиазм плюс материальная заинтересованность — вот верный путь к новому крутому подъему. Именно так. Бескуров просто молодец, что нашел возможность авансировать животноводов, несмотря на скудность колхозной кассы. Что бы там ни говорили доярки, а это их здорово обрадовало. Затраты, конечно, окупятся с лихвой, а ради этого не стоит жалеть средств.
Еще будучи в городе, Клава слышала, что готовится районное совещание животноводов. Предполагалось собрать не одних передовиков, как это делалось раньше, а всех, без исключения, работников животноводства, дать им возможность рассказать о своих нуждах, поделиться опытом, сообща посоветоваться, как работать дальше. Лучшим, а также проработавшим в животноводстве по многу лет, будут вручены подарки. Это очень хорошо. Люди всегда ценят внимание, а этого-то как раз и не хватало подчас дояркам. Напрасно Клава не рассказала им о предстоящем совещании. Впрочем, она еще успеет это сделать. Сейчас главное — сойтись с ними поближе, особенно с Анной Михайловной и с той черненькой, с косами, Аней, которая тоже очень понравилась Клаве. Клава даже и не сказала ничего про доску показателей, лишь выразительно посмотрела на нее, а эта смуглянка уж догадалась в чем дело, схватила табуретку, повесила доску на второй гвоздь и переписала заново фамилии. Потом Клава разговорилась с ней и убедилась, что Аня поддержит ее во всем. Но все-таки первое впечатление было невеселое.
Перед обедом Клава узнала, что в конторе идет заседание правления. «Могли бы меня известить, — ревниво подумала она. — Или не считают нужным мое присутствие?» Она решила, несмотря на возникшую обиду, пойти, так как всяких вопросов у нее накопилось немало. Ремонт конторы не был еще закончен, но и сейчас она уже выглядела эффектно: крыльцо совершенно новое, в самой избе появились три кабинета — один побольше для заседаний, второй для председателя, третий для заместителя и бухгалтера. Переборки только начали ставить, однако планировка была достаточно ясной. Клава вошла незаметно, присела на кончик скамейки у самых дверей, едва сдерживая кашель от едкого махорочного дыма. Тут были сам Бескуров, знакомые Клаве Овчинников и Сухоруков, какой-то досиня выбритый человек в полувоенном костюме, еще один — длинношеий, благообразный, с седыми завитками волос вокруг лысины, еще пять или шесть мужчин. Говорил Бескуров.
— Вы же отлично знаете, товарищи, что эти отдаленные и труднодоступные участки не выкашивались годами. Просто не хватало ни сил, ни времени для этого. И теперь мы их освоить не в состоянии, это тоже ясно каждому. Так в чем же дело? Почему мы эти восемьдесят гектаров не можем по договору отдать лесопункту при условии, что шестьдесят процентов заготовленного сена пойдет колхозу, а сорок процентов — государству?
Бескуров, нервно крутя в руках пресс-папье, как видно, не первый раз задавал этот вопрос и ждал ответа. Все, однако, молчали и усердно дымили кто цигаркой, кто папиросой. Наконец, послышались отдельные голоса.
— Оно бы выгодно, да закон не позволяет…
— Пробовали мы однова так-то сделать, прокурор сказал: не имеете права торговать колхозной землей. Отвечать, мол, будете. А кому же охота отвечать? — сказал длинношеий (как потом узнала Клава, это был бригадир третьей бригады Прохоров).
— Да, операция, как ни поверни, противозаконная, — скромно потупив глаза, подтвердил человек в полувоенном костюме — Платон Николаевич Звонков.
— Да какая же это торговля? — начиная терять терпение, спросил Бескуров. — Земля была и останется нашей, но раз мы ее не в силах освоить, почему она должна пропадать без пользы? Не вижу в этом никакого здравого смысла. Вот уже поистине: сами не едим и другим не дадим. Ведь вы же эти участки из года в год оставляли нетронутыми, так?
— Верно, пропадала трава зазря, — кивнул Сухоруков.
— А там сотни центнеров сена! — с силой сказал Бескуров и пристукнул по столу пресс-папье. — Что, они нам не нужны? За их счет мы сможем лучше обеспечить сеном честных колхозников и вдоволь запасти кормов для общественного скота. Я согласен, если судить формально — это, может быть, и противозаконно, а если по существу — это государственный подход к делу. Сено требуется и колхозу, и лесопункту,
