Фундамент - Алексей Филиппович Талвир

На следующий вопрос: «Что ты любишь?» говорящая голова ответила: «Шоколад».

— Кто еще хочет задать вопрос? — обратился к публике артист.

Все молчали. Кируша так и подмывало о чем-нибудь спросить «говорящую голову», но он стеснялся: столько людей сразу обратят на него внимание!

— Меня часто просят раскрыть секрет этого номера, — сказал артист в мерцающем костюме. — Сегодня я решил сделать это.

Он стал объяснять, что лучи света, проходя через толстое стекло, преломляются и потому предмет, находящийся внутри него, становится невидимым.

— Таков закон физики, — добавил он. — И никакого волшебства в этом номере нет.

В доказательство, на глазах публики, он разобрал стеклянный ящик, и из него выскочила девочка не старше девяти-десяти лет.

Все дружно зааплодировали. Старик с хитрыми глазами разочарованно покачал головой и, подмигнув Кирушу, произнес:

— Никогда в жизни слыхом не слыхал про эту самую хвизику. Вот подивится старуха, когда расскажу!

На арену вывели восемь лошадей. На всех хомуты. К хомутам привязаны постромочные веревки. Когда лошадей поставили в ряд, ведущий объявил следующий номер.

Богатырь вышел в одних трусах. С виду он не так уж и велик, только руки и ноги толстые, как бревна, да мускулы так и ходят под кожей.

Вот он обошел вокруг коней, ухватился обеими руками за постромки и так дернул их, что все восемь лошадей дружно попятились назад. Оркестр заиграл вальс. На арену выбежали два парня с длинными кнутами. Став по обе стороны от коней, они стали хлестать их. В воздухе так и стоял свист кнутов. Музыка умолкла.

Лошади, согнувшись в дугу, тужатся, рвутся вперед, а молодой богатырь, держа их за постромки, тянет назад…

Так кони и не смогли сделать ни одного шага вперед.

Кируш и Анатолий были в восторге: вот это силища! Но их сосед-старик хихикнул и с усмешкой произнес:

— Ну и мастера обманывать! Вот зазря деньги гребут! И лошади такие же хлыны — как свистнут кнутом, так они назад пятятся!

Из цирка Кируш, Анатолий и старик возвращались в двенадцатом часу ночи.

На темной улице, недалеко от ночлежного дома, они заметили две человеческие фигуры, покачивающиеся из стороны в сторону. «Уж не бандиты ли», — подумал Кируш. Он слышал от кого-то, что в городах иной раз грабят деревенских простофиль. С него-то, правда, нечего взять. А вот Анатолий может пострадать. Он обут в новые штиблеты, на нем дорогие пиджак и брюки. И в кармане, наверное, куча денег.

Но Анатолий не придал значения его опасениям.

— Да какие там бандиты, пьяные фраера. — ответил он. — Видишь, идут, обнялись, земли под собой не чувствуют.

Через несколько секунд они поравнялись с мужчиной и женщиной. От тех на несколько шагов несло винным перегаром. Одной рукой мужчина чуть не по земле волочил скрипку, другой — обнимал спутницу.

Вот на них упал слабый свет фонаря и Кируш обомлел: он узнал Пухвира и красавицу-певицу.

На постоялом дворе, как и в прошлую ночь, с храпом, стоном, с присвистом крепко спали уставшие за день люди. Кируш и Анатолий устроились по соседству на полатях.

«Как же это можно? Такая красивая, так хорошо поет, и вдруг пьяная, и в обнимку с паршивым Пухвиром!» — страдал Кируш. У него было такое ощущение, будто его предали, оскорбили.

На душе стало грустно и тяжело. Даже чудесное впечатление от цирка померкло. Очень хотелось поделиться своими чувствами с новым другом. Кируш окликнул Анатолия. Но тот не отозвался, он уже беззаботно спал.

И вдруг заскрипела входная дверь, послышались шепот, крадущиеся шаги.

О дверной косяк комнаты что-то звонко ударилось.

— Скрипку, разбойник, разобьешь. На чем завтра будешь пиликать? — пьяно хихикая, произнесла женщина.

Певица и Пухвир! Выходит, не случайно таким знакомым показался Кирушу вчера мужской голос, долетавший до него из-за перегородки.

На следующий день Анатолий, узнав о планах Чигитова, сказал ему:

— Если в Нижнем не удастся найти работу, не теряй времени, сразу поезжай в Москву. Как-никак — столица страны! И чувашей там много. Устроишься где-нибудь. Есть у меня там друг Иван Мурзайкин, студент рабфака. Я напишу ему записку. Первое время поживешь у него, в общежитии часто пустуют койки… Возможно, он поможет тебе и работу подыскать…

10

Чигитов, с котомкой за плечами, вышел из вагона и, стараясь не отставать от пассажиров, также прибывших из Нижнего, направился к привокзальной площади. Огромные, как горы, серые дома, низкое облачное небо и в черных крапинках асфальт… Так и кажется, что он уже обрызган дождем. Но дождя пока еще не было. И на фоне монотонного, приглушенного шума, как в лесу во время бури, бодрые выкрики носильщиков, осипшие голоса извозчиков, зазывающих пассажиров, звонкие крики мальчишек — продавцов газет. И всюду — люди, люди, люди… У откуда их столько взялось?..

Кируш уже несколько минут стоит на привокзальной площади. Он чувствует себя в этом человеческом потоке как щепка в реке во время весеннего половодья.

В какую сторону идти? Кого бы спросить? Но все так торопятся, даже боязно остановить, обратиться с вопросом. Он даже не заметил, как оказался у здания с огромными окнами. Только окна эти не простые, а зеркальные и на одном из них крупно написано: «Парикмахерская». Кируш робко всмотрелся в свое отражение. Какой же он бледный, исхудалый! Отросшие взлохмаченные волосы похожи на гороховую солому и лезут в глаза. А гимнастерка-то, гимнастерка… Вот уж не думал, что она у него такая старая и облезлая… Нет уж, лучше не смотреть в зеркало.

Из-за угла грязно-желтого здания появился трамвай. Люди ринулись к остановке. Поспешил туда и Кируш.

А надо ему на Большую Полянку, дом сорок восемь, в общежитие рабфака горной академии. Там живет друг Яндураева, Иван Мурзайкин.

Замечательный парень, этот Анатолий. Жаль, что он сейчас не в Москве.

В ожидании следующего трамвая Кируш решил выяснить, на какой остановке ему выходить.

Высокий, тучный мужчина в фетровой шляпе, к которому он обратился с этим вопросом, пренебрежительно взглянул на деревенского парня. И, задрав голову, стал сосредоточенно рассматривать крышу дома, возвышающегося на противоположной стороне площади.

Кируш уже хотел подойти к кому-нибудь другому, но тот все же снизошел, чтобы ответить:

— Тебе надо ехать не на этом трамвае, а на третьем. Он останавливается у бульвара. Вон там, — указал важный человек в шляпе.

Чигитову показалось обидным, что первый же москвич, к которому он обратился, отнесся к нему так высокомерно.

А имеет ли он на это право? Ведь теперь — Советская власть и такое барское пренебрежение к людям недопустимо. И вообще,