Фундамент - Алексей Филиппович Талвир

— Так-так, — важно произнес Иван, не проявив ни малейшего интереса к посланию друга. — Значит, земляк. Значит, хочешь жить и работать в Москве? А тебя что же, Чебоксары не устраивают?

Кируш торопливо стал объяснять — в рабфак он опоздал, работы не нашел…

— А в Москве, думаешь, легче найти работу? Да здесь скитаются тысячи таких, как ты. Безработным членам профсоюза выдают хоть пособие. Тебе же нигде копейки не перепадет. Так что напрасно потратил деньги на дорогу. Сколько израсходовал?

— В Чебоксарах разменял последнюю пятерку и… почти все истратил.

— Еще есть деньги? Как обратно поедешь?

— В Москве много заводов, неужели нельзя хоть какую-нибудь работу найти? Я готов пойти даже в дворники. Помоги, пожалуйста.

— Темнота! Деревенщина! В дворники! Думаешь, это просто — устроиться дворником в Москве! Ну вот что, Чигитов, сегодня воскресенье, мы с товарищами отправляемся в театр, культпоход у нас. Вот пока свободная кровать, можешь лечь, отдохнуть. Захочешь есть — иди в столовую. Это на Серпуховской площади. Когда выйдешь из общежития, — за углом направо. Вечером вернусь — поговорим.

Мурзайкин уголком одеяла потер ботинки, подошел к тумбочке, на которой лежало небольшое зеркало. Еще раз посмотрелся в него, поправил галстук, воротничок белой рубашки. Из чайника, стоявшего на обеденном столе посреди комнаты, налил в стакан чая, хлебнул пару глотков, закинув назад голову, прополоскал рот. И небрежной походкой избалованного человека вышел из комнаты, громко хлопнув дверью.

Чигитов облегченно вздохнул, прошел вперед, сел на краешек постели, на которую указал Иван, осмотрелся: три кровати, покрытых темно-серыми шерстяными одеялами, возле каждой — тумбочка. Огромное, почти во всю стену, окно, посреди комнаты — стол, три стула, у двери — металлическая раковина, в которую из крана тоненькой струйкой бежала вода.

Кируш быстро сбросил с себя пиджак, рубашку. И хоть вода была довольно холодной, с удовольствием умылся, обтерся до пояса. Снял штиблеты и вымыл ноги. И сразу почувствовал себя бодрым, свежим, полным сил, как когда то в деревне после купания в реке.

Лежа в постели, почувствовал, что нестерпимо хочет есть. В котомке нашел сухой кусочек хлеба. Размочил его, съел и запил стаканом чая. Конечно, это не обед, но желудок сразу перестало сводить от голода. Подошел к окну, с высоты четвертого этажа стал смотреть на город. Небо прояснилось, выглянуло солнце. В его лучах окна соседнего дома блестели чисто и ярко. А улицы, как горные реки, бурлили, гудели и плескались.

Именно этот шум, говорящий о высоком жизненном тонусе столицы, вдохновлял Кируша, вселял в него веру в будущее: невозможно, чтобы он не нашел себе здесь места!

Скорее бы прошел сегодняшний, воскресный день. Завтра, чуть свет, он поднимется с постели и помчится на завод. Он обежит все предприятия, стройки, учреждения. Где-нибудь, какая-нибудь для него работа найдется! Не может не найтись!

Вот тогда-то он, наконец, заживет настоящей умной жизнью. Подзаработает денег, приоденется, поступит на рабфак, станет инженером!

Ах, как медленно идет время! Быстрее бы, быстрее наступил завтрашний день!

Мурзайкин вернулся в общежитие поздно вечером. Теперь он выглядел не таким уж важным и неприступным.

— Ну, как ты тут? — с порога спросил он. — Отдохнул? Пришел в себя?

Сняв костюм, аккуратно повесил его на спинку стула, в трусах и майке улегся на кровать поверх одеяла.

— Честно говоря, сначала я рассердился на Анатолия за то, что он подкинул мне такую заботу, — продолжал Иван, — потом вспомнил, как сам приехал в Москву, и злость прошла. Я тогда был таким же, как ты, наивным и неотесанным. Тоже думал — Москва плачет обо мне. А она — то ли не узнала меня, то ли еще чего — словом, никто мне тут не обрадовался. Первое время трудно, ой, как трудно было… Спасибо, ребята поддержали… Ну, а с тобой, я думаю, так: раз уж приехал, посмотри столицу, может, где и работенку подыщешь… Жить пока будем вдвоем. Один студент еще не приехал, а другого на днях в больницу положили, операцию сделали. Вернется не раньше как через полторы-две недели. А теперь гаси свет и давай спать.

Он залез под одеяло и вскоре захрапел. Утром в начало восьмого Мурзайкин вместе с другими рабфаковцами отправился на лекции.

Кируш, выйдя из общежития, потоптался на тротуаре, не зная в какую сторону податься, потом решил сначала отправиться в сторону центра. Хотелось взглянуть на Кремль, Красную площадь, а если удастся, побывать и в Мавзолее Ленина. Экономя деньги, он решил идти пешком. К вечеру беготня по городу до того утомила его, что он, едва волоча ноги, сел в трамвай, чтобы вернуться в общежитие. Здесь он подслушал разговор двух пожилых мужчин:

— На бирже труда был, — сказал один.

— Надежда есть? — спросил другой.

— Пока ничего не предвидится. В очереди торчу шестую неделю, и никаких сдвигов.

— Да, в Москву постоянно прибывают безработные, и всем им нужно выдавать пособие. Как только выдерживает профсоюз!

— До сих пор я еще не обращался за пособием. Но, видно, придется. Столько месяцев без работы!

— Я слышал, будто в Кузнецке началось большое строительство, и туда принимают всех, кто приезжает. Даже не членов профсоюза вроде бы берут. И заработки, говорят, неплохие.

— Если бы не семья, можно бы поехать и в Кузнецк, и еще дальше. А с детворой куда тронешься?

Кирушу очень хотелось узнать, что это за Кузнецк и где он находится. Но спросить об этом незнакомых людей не осмелился.

В общежитии он с нетерпением дожидался Мурзайкина.

— Далеко ли отсюда до Кузнецка? — начал он разговор, как только Иван появился. — Там, говорят, есть работа. Как ты думаешь, примут меня туда, если поехать?

Мурзайкин, не отвечая на вопрос, покопался в кошельке, дал ему тринадцать копеек и попросил купить в ларьке творожный сырок. Кируш понял, что разговор предстоит серьезный и начинать его на голодный желудок Иван не намерен.

Пока Чигитов бегал в ларек, Мурзайкин принес из титана кипятка, нарезал булку, пригласил вернувшегося приятеля к столу. Мягкие белые ломтики, намазанные творожным сырком, казалось, таяли во рту, как сливочное масло. Кируш не сомневался, что в мире нет другой более лакомой пищи, чем эта. «Когда буду получать жалованье, ничего другого есть не буду — только мягкий белый хлеб с сырком», — решил он.

— Значит, задумал податься в Кузнецк… Не ближний свет. Там строят комбинат, но скоро всюду начнутся стройки, — неторопливо прожевывая бутерброд, проговорил Мурзайкин. — Наверное, читаешь газеты? Слышал о пятилетнем плане? Но только тебе надо учиться, а не ехать к черту на кулички. Да и в Москве нечего тебе околачиваться. Поезжай-ка ты обратно