У нас на Севере - Николай Васильевич Угловский
— Что ж… Только босоножки снимите и платье другое надо.
— Да, да, я сейчас переоденусь.
Клава наклонилась над чемоданом. Лене очень хотелось посмотреть, какие еще наряды есть у зоотехника, но она сочла неудобным подглядывать и вышла из комнаты. Как-то само собой получилось, что она оказалась перед зеркалом и машинально подняла руки, чтобы поправить волосы. Высокая, даже чуть выше Клавы, с выпиравшей из старенькой кофточки грудью, с крепким станом, подвижная и ловкая, она легко поворачивалась перед зеркалом и откровенно любовалась собой, уверенная, что ни в чем не уступит горожанке. Допустим, Клава чуточку стройнее, изящнее и лицо у нее выразительное, особенно карие задумчивые глаза с точечками-бирюзинками, зато у Лены было много других привлекательных черт, о которых она отлично знала — свежесть и ловкость, лукавое озорство, независимый характер. И потом, Клава, кажется, года на три старше, а это кое-что значило. И лицо у Лены было не таким, как у большинства ее деревенских подруг. Она берегла его от прямых солнечных лучей, добиваясь ровного, мягкого загара. Вот и теперь, отправляясь на работу, Лена тщательно натерла обветревшиеся места белым душистым кремом. Затем она сняла домашнюю кофточку и надела другую, голубенькую, с узким кружевным воротничком. В это время вышла из своей «боковушки» Клава, и обе они критически оглядели друг друга.
XII
Когда девушки миновали околицу и очутились на самом краю обрыва, — обе, не сговариваясь, остановились. Внизу расстилался тот самый Согринский луг, по которому Клава проезжала на машине с Бескуровым. Но тогда она была слишком взволнована, чтобы повнимательнее присмотреться и оценить красоту окружающего, а теперь необъятная даль открылась перед ней во всей своей прелести и заставила замереть от восхищения. Огромное зеленое пространство, прорезанное посредине речкой Согрой, а справа окаймленное Северной Двиной, было щедро залито солнцем. Луг весь сверкал и искрился и жил деятельной, разнообразной жизнью. По Двине уплывал к югу, против течения, ослепительно белый пароход, и слабый дымок из трубы почти не был заметен в густом синем мареве, дрожавшем над рекой и над лугом. Желтые квадраты хлебов, далекие деревни, светлые нити проселков, по которым пылили подводы, уменьшенные фигурки работающих то тут, то там людей — все это сливалось в общий зелено-голубой фон и одновременно создавало пеструю живую картину летнего дня, которая показалась Клаве неправдоподобно красивой, а Лене — простой, понятной и обыденной, как из века в век повторяющийся восход солнца. Но и она, поддавшись восторженному настроению новой подруги и как бы ее глазами еще раз окинув луг, с чувством и неприкрытой гордостью сказала:
— А запах какой! Прямо дышать больно. У нас в сенокос всегда так.
Клава кивнула. И правда, острый запах свежескошенной и подсыхающей травы, смешанный с терпким сосновым (бор подходил к самому обрыву), наполнял воздух. С непривычки у Клавы закружилась голова. Они спустились по пешеходной тропе вниз и зашагали по травяной дороге, сплошь ископытенной коровьим стадом. Лена сказала:
— Я тебя до первой бригады доведу, а там уж ты сама. Мои трактористы вон там пары пашут. — Она неопределенно махнула рукой и спросила: — Ты с Антоном Ивановичем где встретилась?
— В райисполкоме. Вместе с ним и приехала. А что, какой он, Лена? Ты ведь должна знать.
— Симпатичный, конечно, — рассмеялась та. — В общем, простой и не зазнается. У нас его многие уважают, ну, есть и такие, которые не любят.
— Почему же?
— А кто его знает. Известно, на всех не угодишь. — Лена ловко перепрыгнула через высохший ручей и подала руку Клаве. — А что, не хотелось тебе из города уезжать, а?
— Да нет, не то чтобы не хотелось. Не в этом дело… Ты не думай, я деревни не боюсь, сама в деревне выросла и на зоотехника сознательно пошла. Я очень животных люблю.
— Ладно, может, и сознательно, а только все равно по городу скучаешь, я ведь вижу, — мягко проговорила Лена. — Вот у нас в бригаде Володя Шишкин работает. Он тоже из города, на заводе механиком или, может, слесарем был. Так он добровольно в МТС пошел, никто его не заставлял, а все равно по городу тоскует. Ну, я-то знаю, какая у него причина… может, и у тебя так, а?
— Не понимаю, о чем ты говоришь.
— Ну да, не понимаешь! — недоверчиво усмехнулась Лена. — Да я и не прошу, не признавайся, пожалуйста. Мне-то что! А все-таки зря ты от меня скрываешь…
— Ничего я от тебя не скрываю, оставь, пожалуйста, — перебила Клава, ускоряя шаг. Лицо ее зарделось, и это не ускользнуло от внимания Лены. Любопытство ее было задето. Она сделала обиженное лицо и независимо сказала:
— Думаешь, я болтушка какая-нибудь? Не хочешь — не говори, я не навязываюсь. — И тут же подумала: «Не иначе, как несчастная любовь у нее, вот и злится. Поругались, наверно, на прощанье… Ничего, и ты не каменная, придет время — сама расскажешь. А я и словом больше не заикнусь, пускай».
Клаве ни в коем случае не хотелось размолвки с Леной, особенно сейчас, и она досадовала на себя, что не сумела сдержаться. Кажется, Лена серьезно обиделась. И надо же было ей завести этот нелепый разговор. Совершенно ясно, на что она намекала, но что Клава могла рассказать? Ни к чему все это. Однако поправиться надо было, и Клава, чувствуя, что опять краснеет и оттого краснея еще больше, сказала:
— Ты, Лена, извини, что я так… Я тебе верю, и скрывать мне нечего. Ничего такого, о чем ты думаешь, у меня нет. Я потом тебе расскажу.
— Да нет, не обязательно, — пожала Лена плечами. — Я просто так спросила.
Они опять пошли рядом, думая каждая о своем. Удивительно, до чего иным представлялось с обрыва то, что сейчас было перед самыми глазами. Многие предметы оказывались не там, где их ожидала увидеть Клава, другие меняли свои очертания и краски. Вскоре девушки увидели вблизи людей, и они тоже были не такими, какими казались сверху, с обрыва. Это были загорелые, потные, по-разному одетые мужчины и женщины, сгребавшие сено или метавшие стог. И глядя на их работу, почти физически ощущая тяжесть поднимаемых на вилах огромных охапок сена, Клава сильнее почувствовала и тяжкую предгрозовую духоту, и зной, и непонятную усталость в ногах. Но вот с реки донеслась первая освежающая струя потревоженного чем-то воздуха, и движения людей стали еще энергичнее, а Клаву охватило желание поскорее познакомиться с этими людьми, сойтись с ними, помочь им.
Здесь работала первая бригада из деревни Погорелово — той самой,
