У нас на Севере - Николай Васильевич Угловский

Лена хотела было уйти, но Клава упросила ее остаться «на минуточку». Они подошли к работающим вместе. Лена сдержанно поздоровалась со всеми, кто мог услышать ее, и сейчас же сказала:

— А я вам нового зоотехника привела. Клавдией Васильевной зовут.

Клава опять покраснела, но так как никто, кроме Овчинникова (он подавал сено на стог), не обратил на нее внимания, быстро овладела собой.

— Ага, зоотехник, — кивнул Матвей Сидорович и подолом пропыленной серой, без пояса, рубахи вытер мокрое лицо; затем не спеша отряхнул с плеч и непокрытой головы сенную труху, окинул глазами луг и небо. — А ведь, мать его так, дождь будет. Вот пакость… Вы бы, товарищ зоотехник, помогли бабам сено сгресть, а то, неровен час, захватит гроза — все труды наши насмарку.

— Матвей Сидорович! — возмутилась Лена. — Вы и права-то не имеете ею распоряжаться, а такое брякаете. Что она вам, колхозница, что ли?

— Давай, бригадир, давай! Чего ты там с девками связался? — крикнул со стога старик Прокопыч, с задубелым морщинистым лицом и неожиданно густым басовитым голосом.

Но Овчинников только рукой махнул — подожди, дескать, успеешь — и подошел к девушкам вплотную.

— Раз в колхоз пришла, значит, и есть колхозница. Да я и не распоряжаюсь, на кой мне… Я же говорю, — он ткнул большим пальцем куда-то за спину, — дождь может застигнуть, убраться не успеем. Видишь, сколько у меня народу? Твоя мамаша, к примеру, второй день в городе гостюет, а мы должны за нее отдуваться?

Клава уже жалела, что не отпустила Лену, поставившую ее в столь неловкое положение. Она готова была взяться за что угодно, чтобы не чувствовать себя здесь посторонней, но Лена, не обращая внимания на умоляющий взгляд подруги, вдруг вскипела:

— Вы мне мамашей в глаза не тычьте! — подступила она к Овчинникову, отбросив ногой ворох сена. — Вы бригадир, а не я. Распустили дисциплину, а теперь виноватых ищете. Моя бы власть, я бы вас обоих с председателем и косить, и сгребать заставила, раз с людьми управиться не умеете.

— С твоей мамашей управишься, как же! — подал голос сверху Прокопыч.

— У каждого сознательность должна быть, — сказал Матвей Сидорович, берясь за вилы.

— А по-вашему, ее нет? — зло прищурив отчаянные глаза, спросила Лена. — Ого! Петька Саватеев уж неделю хрип гнет, для своей буренушки косит, а Митька Булатов, твоя соседка Марья Пивоварова где? Думаешь, на печке прохлаждаются? Как бы не так! Они-то с сеном будут, а не хватит — и вашего пристегнут, мигнуть не успеете. Это вам не «сознательность»?

— Ну и я тоже не окаянный, чтобы каждого уламывать, — с ожесточением сказал Овчинников и, крякнув, поднял на вилах чуть ли не полкопны. — Пущай председатель с ними возится, на то права ему даны.

— И у вас есть права, да вы о них забыли, — ответила Лена и гневно отвернулась. — Пойдем отсюда, Клава.

— Нет, иди уж одна, я тут побуду, — решительно ответила Клава.

— Как хочешь. — И Лена, бросив на Овчинникова пренебрежительный взгляд, пошла к стрекотавшей вдали косилке.

Клава думала, что бригадир нарочно сказал про дождь, однако подняв глаза, поняла, что и в самом деле надвигается гроза. За Двиной уже бушевал ливень, и темная туча, быстро разрастаясь, охватывала всю юго-западную часть неба. Оттуда явственно сквозило холодком, порывы ветра начали шевелить валки подсохшего сена. И хотя солнце над их головой продолжало ослепительно сиять, люди уже не доверяли ему и лихорадочно торопились закончить работу.

Клава взглядом поискала свободные грабли и, не найдя, с мгновение раздумывала, за что ей взяться. Вдруг одна из женщин, лицо которой до глаз было прикрыто платком, сказала:

— Нате мои, а я Гришке подсоблю. — И она побежала к подростку, подвозившему на лошади копны к стогу.

Клава принялась сгребать валки. Получалось это у нее не совсем ловко, но вскоре она приспособилась.

Следить за тучей стало некогда да и незачем: грохотало совсем близко, и крупные капли все чаще падали то на руку, то на разгоряченное лицо. Старик, вершивший стог, что-то кричал, и хотя Клава не разбирала — что, она понимала его тревогу и тревожилась сама: успеть бы… Матвей Сидорович молчал, и только опытный глаз мог заметить, с каким нечеловеческим напряжением работал бригадир. Это была виртуозная работа, которой нельзя было не залюбоваться. Клава и любовалась ею, испытывая к Овчинникову огромное уважение и даже гордясь им. Матвей Сидорович словно вырос в ее глазах, а может, он и в первую минуту встречи был таким же сильным и ловким, да Лена разбила это впечатление, осыпав бригадира упреками. Вот взлетел вверх большой ворох сена, и Прокопыч сразу оказался на самой макушке стога и уже выравнивал граблями его крутые бока. Клава не вытерпела и, подбежав, тоже принялась очесывать стог снизу, радуясь, что главное сделано. И когда Матвей Сидорович, бросив вилы-тройчатки, крикнул: «Слезай, Прокопыч!» — Клава была готова расцеловать их обоих…

Туча, клубясь и ежеминутно меняя очертания, стремительно неслась из-за реки прямо на тот обрыв, где еще недавно стояли и смотрели на залитый солнцем луг Лена и Клава. Видно было, как клонились под напором ветра деревья, потом все слилось в серую пелену дождя.

Люди сгрудились под стогом, отдыхая, приводя в порядок вымокшую одежду, волосы. Прибежал мокрый до нитки машиноводитель, с трудом стянул со спины прилипшую к телу рубашку, выжал ее и, снова надев, попросил:

— Катя, дай-ка гребенку.

Катя, та самая, которая отдала Клаве грабли, оказавшаяся молодой черноглазой девушкой, молча вынула из волос гребенку и подала ее машинисту. Ему нелегко было расчесать разлохмаченный мокрый чуб, но все-таки он ухитрился не сломать у гребенки ни одного зуба, чего явно опасалась Катя.

— Лошади где, Костя? — спросил бригадир, высыпая на ладонь подмоченную махорку и выбирая щепоть посуше.

— Выпряг, стоят. Небось, не размокнут, — ответил Костя, втискиваясь в кучку женщин. — Ей-богу, озяб, пустите погреться.

Он очутился возле Клавы, сделавшей инстинктивное движение, чтобы отстраниться от него. И только тогда Костя заметил «новенькую». Однако он не смутился, смешливо проговорил:

— Извините, ошибся. Здравствуйте. — И присел рядом с Катей.

Все рассмеялись, даже мрачноватый Прокопыч, а Катя сказала:

— Это новый зоотехник, Костя. Ленка Хватова откуда-то привела.

— Откуда-то! — захохотал Костя. — Ох, и юморист же ты, Катюша. Не откуда-то, а из города, вполне законно и официально. Я же видел,