У нас на Севере - Николай Васильевич Угловский
Бескуров сидел рядом с Клементьевой и думал о том, что ему, как видно, не скоро удастся снова выбраться в город и что, может быть, это к лучшему. Зое, жене, надо дать время поразмыслить, взвесить и понять то, что он сказал ей, наконец, проверить себя, любит ли еще она его и нуждается ли в нем. Она должна прийти к какому-то единственному решению — вот что он заявил ей на прощанье. Всякая неопределенность только ухудшит дело. Да, так он заявил, и только сейчас ему в голову пришла обжигающая мысль: почему он все взвалил на жену и ничего не решил сам? Не едешь и не надо — вот как нужно было бы сказать. Нет, это не решение. Это, в сущности, только отсрочка, та же неопределенность. Ладно, пусть все остается так, как есть. До следующего его приезда. И больше он не будет об этом думать. Хватит.
Почти всю дорогу его спутница молчала, а Бескуров, в свою очередь, не хотел навязываться к ней с разговором. Иногда он подхватывал ее под локоть, оберегая от слишком резких толчков, но как только дорога выравнивалась, он тотчас убирал руку. Однажды, как бы извиняясь за бесшабашную тряску, Бескуров сказал:
— Ничего, скоро доедем. Я вот позавчера шел пешком, и мне очень понравилось. Здесь чудесные места.
— Да, тут красиво, — не сразу откликнулась Клементьева. — И день хороший. Я бы тоже с удовольствием прошлась. Может быть, нам сойти? — несмело добавила она.
— Не стоит, — улыбнулся Бескуров. — Я боюсь за ваши босоножки. Они такие белые, что просто жаль их пачкать.
Она вспыхнула и зачем-то одернула на коленях платье. Бескурову вдруг стало жаль ее, и он сказал:
— Вы не обижайтесь, Клавдия Васильевна, я ведь без всякой задней мысли. В самом деле, босоножки у вас новые и незачем их портить.
— Я взяла и рабочие туфли.
— Ну, вот, тем более… Вы живете в городе? Есть мать, отец?
— Одна мама… — Она быстро взглянула на него своими серьезными, грустными глазами, хотела еще что-то сказать, но отвернулась и ничего не сказала.
— Значит, пока вы не перевезете мать к себе, вам предстоит износить не одни туфли по этой дороге. А осенью, волей-неволей, придется надевать сапоги. Эх, вертолет бы нам, Клавдия Васильевна, вот было бы славно!
Она улыбнулась и уже более доверчиво посмотрела на него. Потом задумчиво проговорила:
— Завидую я вам, товарищ Бескуров. Вот вы едете и знаете, что вас ждет, что надо делать. А я страшно волнуюсь. Просто не представляю, как все это у меня выйдет…
Такая откровенность удивила и растрогала Бескурова. «Так вот она какая! А я-то думал…» — он не стал припоминать, что он думал о ней тогда, на катере, во всяком случае, сейчас его мнение об этой девушке с грустными и серьезными глазами и в ослепительно белой шляпке с зеленой лентой круто переменилось.
— Волнуетесь — это хорошо, как же иначе? — сказал Антон мягко. — И я бы на вашем месте волновался. Я и волновался, когда две недели назад ехал сюда, и еще как! Вы, что же, думали, что я старый «морской волк» в колхозных делах? Ничего подобного. Я тоже новичок. Ничего, привыкнем. Я вам помогу, а уж поддержку в любых делах обязательно окажу.
— Спасибо, — с признательностью сказала она.
Пойма речки Согры, где росли богатейшие травы, тянулась нескончаемо, но, наконец, миновали и ее. Машина, натужно рыча, взобралась на крутой угор, и сразу же началась деревня. С кудахтаньем взметнулись из-под колес куры. Бабы на дороге и старики из окон провожали машину изумленными взглядами. Не прошло и пяти минут, как вся деревня уже знала: «Наш председатель жинку привез. Уж до чего красивая да нарядная, прямо как артистка и даже лучше».
Шофер лихо затормозил у самого крыльца конторы, и Бескуров чуть не ахнул от удивления: контора была та и не та. На месте прежнего покосившегося крыльца стояли новые столбы и уже были прикинуты свежеоструганные ступеньки. Старая, полуобвалившаяся обшивка оказалась содранной со стен, а рядом белели кучки новой рейки. Внутри помещения орудовали плотники, из открытых настежь окон валила пятидесятилетней давности седая, затхлая пыль.
Оглядевшись, Бескуров понял: Звонков осуществлял свое намерение превратить старую деревенскую избу в образцовое учреждение, хотя правление и не одобрило его планов. Бескуров и раньше подозревал, что со многими членами правления Звонков особенно не считался, а его, Бескурова, просто решил поставить перед свершившимся фактом. Сейчас его и разозлила и в то же время рассмешила эта затея. Конечно, что и говорить, контора была никудышная — сарай, а не контора, но ведь она могла бы и подождать, а вот крытый ток и зерносклад нужны позарез. Придется со Звонковым побеседовать серьезно, раз и навсегда покончить с подобным самовольством. Слишком уж Звонков прыток и самонадеян, если думает, что ему все сойдет. Интересно, откуда у него это?..
Бескуров помог Клементьевой сойти с машины, достал чемодан и сумку, поблагодарил шофера. В это время из окна выпрыгнул Сухоруков, в грязной, без пояса, рубахе, с клочками изопревшего мха во взлохмаченных волосах, и радостно воскликнул:
— Антон Иванович! С приездом! А мы думали — ты дня через три прибудешь, не раньше. Что там в центре нового?
— Да ничего особенного. Что тут у вас происходит? — недовольно кивнул Бескуров на развороченную избу.
— А, это? — теребя пустой рукав и виновато глядя на председателя, сказал Иван Иванович. — Да вот, потрошим эту самую богадельню. Заместо ее новую сделаем. Ну, в самом деле, какая же это была контора, Иваныч? Срам один. Ты не беспокойся, мы ее быстро переоборудуем. Приехал бы ты дня через три — все было бы готово. Люди есть, материал — вот он, одних только обоев не хватает. Ну, обои — пустяк. Платон их живо достанет.
— Так, понятно, — сухо сказал Бескуров. — А для тока и склада материалов нету?
— А вот и есть! — торжествующе объявил Иван Иванович. — Ты думаешь, мы с кондачка тут размахнулись? Худо ты нас знаешь, дорогой товарищ Бескуров. Мы, брат, все обмозговали и рассчитали. Значит так, — растопырил он перед Бескуровым грязные пальцы и пригнул один из них — во-первых,
