Алфавит от A до S - Навид Кермани

даже злость на окружающих людей, которые продолжают жить, как будто ничего не произошло, и даже имеют на это полное право – что делает тебя еще беспомощнее, – потому что для них действительно ничего не произошло. Я совсем не злюсь, ни капли, уж точно не на так называемых окружающих. Они мне абсолютно безразличны. Даже моя вспышка гнева на сестру была рассчитана, потому что я знала, что если не остановлюсь, то раздражение будет разъедать меня изнутри. Я не хотела создавать еще одну проблему, поэтому решила избавиться от нее как можно быстрее, без долгих разговоров, сразу получить результат – точно так же, как с браком. Атака была направлена на ускорение процесса, я даже частично это осознавала, и мой расчет оправдался – отец вмешался и все уладил. Внести ясность, вот что важно, не задерживаться на этом. Теперь я понимаю, почему поехала в психиатрическую клинику – нет, не из-за сочувствия или не только из-за него, как я писала ранее, а потому, что хотела быстро выполнить свой долг и избавиться от той матери, у которой был мой номер и которая была в панике. Бери только то, что нужно, ешь много фруктов и ежедневно занимайся спортом, если не хочешь заболеть, лучше всего плавание, оно еще и охлаждает разум. У меня вообще нет энергии, чтобы злиться, поняла я, когда сегодня утром снова увидела мусор на берегу Рейна, кучи мусора, небрежно разбросанные по лугам. Раньше такого не было, никто так не поступал, по крайней мере не в таком количестве, ни немцы, ни турки, которые когда-то были прилежными гастарбайтерами.

Если я бегаю вечером, а не утром, там сидят только большие арабские семьи, и я уже знаю, как окрестности будут выглядеть утром. Некоторые из тех, кто делает барбекю, с Балкан или из Болгарии, их легко узнать по наличию водки. Афганская молодежь – реже, они не могут позволить себе столько мяса, как и знаменитые североафриканцы. Я наблюдаю за этими толпами с весны, такой солнечной, какой она была в этом году, с обычным предубеждением: на какие деньги они покупают свои мясные котлеты? Черт возьми, хотя бы подстройтесь, ведь это гостеприимная страна, а не свалка. Вы называете себя мусульманами и оскверняете творение Бога? Я уже подготовила арабские слова, которые обрушу на этих мужчин, и пусть Бог им поможет, если они отмахнутся от меня как от женщины. Теперь пусть кто-то другой наводит порядок, даже моя внутренняя расистка молчит, и уж точно никто никогда не называл меня феминисткой.

197

Сын спрашивает, какие три самые важные добродетели. Я отвечаю: милосердие, смирение и упование на Бога. Он задумывается и говорит:

– Разум тоже важен.

Я соглашаюсь:

– Хорошо, упование на Бога подразумевает смирение.

– А разве нет противоречия между верой в Бога и разумом?

– Я бы назвала это напряжением, а не противоречием.

После некоторого раздумья он говорит:

– Понимаю.

– Да, все непросто, и то, что бабушка называла верой, для меня – то самое напряжение между противоположностями.

Какие разговоры мы вдруг начали вести!

Во вторую ночь, когда я держала его в объятиях и шептала ему на ухо истории, воспоминания и обещания, он сдвинул маску со рта и прошептал, что ему нравится жить. Он спал. Я с радостью умру уже ради того, чтобы лежать рядом с тобой.

В машине он отправил своему отцу замечательное сообщение, после того как тот еще раз объяснил ему все, от рисков до побочных эффектов, переведя бактериологию на наш язык: «Ты мой любимый врач». У моего мужа на глазах выступили слезы, когда я прочитала ему это сообщение с пассажирского сиденья. Я почти снова в него влюбилась.

Когда я еще ночевала в его комнате, сын сделал подарок и мне. Было нелегко понять, что именно из моих слов он воспринимал и насколько осознавал свое положение. Но на четвертое утро я узнала от медсестры, что сын позвал ее и шепотом попросил обезболивающее. Я спросила его, почему он ничего не сказал мне. «Тебе нужно было поспать, – ответил сын, который тоже помогал мне. – Я не хотел тебя будить».

Может показаться, что рассказывать о таком – тщеславие, но сейчас это уже неважно. Ведь нужно верить в себя, чтобы быть опорой для других, и остается только поражаться той силе, которая рождается из любви. Милосердие, упование на Бога и разум – смирение сейчас не так актуально.

198

Во время визита к каменотесу выясняется, что он настоящий художник, хотя сам отвергает это слово – говорит, что просто приводит в соответствие представления клиентов с тем, что требует от него материал. Мы, уставшие после всех замеров, вариантов, моделей, обдумываний и решений, наконец опускаемся в кресла в его мастерской. Вокруг нас стоят паллеты с каменными блоками, на столиках – свежезаваренный кофе, как у мамы, не какое-то там разбавленное молоком пойло. «Да, так будет хорошо, это понравилось бы нашей матери, этому будут радоваться внуки, и, возможно, другие прохожие или скорбящие тоже поймут что-то о нас и подумают, как хорошо, что на нашем кладбище теперь есть такой надгробный камень, который лежит поперек». Я впервые за долгое время выбралась из своего больничного мира, впервые за долгое время на мгновение почувствовала, что все становится на свои места, и пришло это чувство во время работы над оформлением могилы.

Потом торговец, которому мать доверила хранение нескольких ценных ковров, ведет нас в промышленную зону на окраине Кёльна. Мы боялись, что торговец не вернет ковры – не было никакой квитанции, только несколько строк, написанных от руки в ее завещании, – что он скажет, что не получал мамины ковры, или подменит их на другие, более дешевые. Мы боялись, что дело может обернуться неприятным спором, в котором мы, не имея никаких доказательств, сможем лишь пригрозить божьей карой. Наши опасения усилились, когда торговец не отвечал на наши письма и по телефону делал вид, что ничего не знает, мол, прошло много времени. Каково же наше удивление и смущение, когда в контейнере мы обнаруживаем все ковры именно такими, как их описала наша мать, на нескольких нам удалось расшифровать персидскую письменность.

Высадив сестру, еду в центр и случайно оказываюсь возле кладбища. Почти восемь, поэтому я торопливо паркуюсь и успеваю проскользнуть через ворота буквально перед закрытием. Чтобы выйти, нужно будет воспользоваться турникетом на другом выходе, объяснил садовник, который запирает ворота снаружи. На вечернем кладбище нет ни души, что само по себе создает особую атмосферу. И вот я подхожу к