Алфавит от A до S - Навид Кермани
Я реагировала слишком остро, и окружающие поначалу меня не узнавали. Но потом я поняла: нет, это не я; эта «супермать», в которую я превратилась, уничтожала и мою работу, и мою сущность. Это была не я – это был он, он был частью меня, мой сын похитил часть меня самой. Тогда я поймала эту «супермать» и за несколько дней, недель превратилась обратно в мужественную женщину, которой я себе нравилась. К счастью, мой муж заметил, что происходит, и с радостью взял на себя роль заботливого родителя, «матери». Именно это и стало нашим спасением – так я думала.
193
Ссора могла бы перерасти в нечто большее, если бы отец, вопреки своему обыкновению, не сказал решающее слово. Мы, дочери, более чем просто чувствительны – мы уязвимы, и смерть обнажает такие трещины, происхождение которых уже никто не помнит, вероятно, из раннего детства. Мы неожиданно наталкиваемся на них и не понимаем, в чем, в сущности, дело. Одна из сестер заявила, что нельзя тратить столько денег на могилу – мама бы этого не захотела, ведь она бóльшую часть своего состояния пожертвовала бедным. Я же защищала искусство, стоимость которого нельзя ставить в противовес хлебу насущному. К нашему удивлению, другая сестра поддержала меня, отметив, что мать носила дорогую одежду и заботилась о своем облике. Возник странный союз, против которого первая сестра начала выступать еще громче.
Я со своей колкой манерой выражения, которую никто из моих читателей не приписал бы мне, внешне оставалась спокойной, чтобы мое превосходство ранило ее еще больше. В итоге все трое мы обвинили отца в том, что он, как всегда, держится в стороне.
Все, что накопилось за время болезни, умирания и после смерти матери, начало выплескиваться наружу – все эти почти никогда не высказанные упреки. И теперь речь зашла еще и о деньгах. Моя сестра не хотела участвовать в расходах на могилу, утверждая, что я выбрала ее исключительно для себя. Но на кладбище будет стоять и она, ее муж, ее дети и внуки, и они будут радоваться, если могила будет светлой и внушающей уверенность – простой, но изысканной, верной далеким традициям и одновременно построенной в настоящем. Это грызло меня все время, хотя я и не признавалась себе в этом – так вот в чем дело, в деньгах. И теперь сестра еще вмешивалась в проект, не имея никакого отношения к искусству. Обычная домохозяйка, она такой и осталась в глубине души.
Вот так и возникают разногласия среди самых близких. Дело не в деньгах, но именно деньги легко становятся источником конфликта, потому что они точно определяют, кто сколько родительской любви получил. Но до разрыва отношений не доходит, даже в этот раз. Отец решает, что могила принадлежит не какой-то одной дочери, а всей семье и что за нее заплатит он – кто же еще? Любой из нас может быть там похоронен, включая родственников (и, если уж на то пошло, сбежавшего зятя, которому еще будет стыдно за содеянное). Похороны оплатит семья.
– Только умирайте не все сразу, а то лавочку придется прикрыть, – шутит одна из сестер, снова повеселев. – Место освобождается каждые двадцать пять лет.
– Я умру раньше тебя, – заявляю я, – так что мне место обеспечено.
– Я лягу так, чтобы мои ноги оказались у тебя на голове.
– А я лягу поверх вас обоих, чтобы заслонить вам весь вид, – смеется зять.
– Если будешь пукать так же часто, и тебе не поздоровится, – предупреждает его другая сестра.
– Я с радостью умру уже ради того, чтобы лежать рядом с тобой, – отвечает зять комплиментом, каких мне никто никогда не делал.
194
Звонок застает меня прямо на рынке, вокруг шумно. Вежливо обсуждаем предстоящие дела: сын, отпуск, счет в банке – ни одного слова о чувствах. Все хорошо? А у тебя? Нужно снова как-нибудь поужинать втроем.
Так и должно быть, когда двое расстаются, оставаясь навсегда связанными не только ребенком, но и своей любовью, хорошими и плохими временами. В светской хронике часто пишут, что такое бывает: дружеские чувства, совместная забота о детях, благодарность за… бла-бла-бла. Кто-то толкает машину с работающим двигателем – дизель или бензин, неважно, шум стоит ужасный.
– Это что еще за чертовщина? – кричит он в телефон.
– А я тут при чем?! – кричу в ответ.
– Я ни в чем тебя не обвинял, – уверяет он раздраженным голосом. – Просто шум ужасный.
Нам бы радоваться, что пустяки больше не заставляют одного из нас потерять самообладание. Лучше уж не говорить о чувствах вовсе.
195
Вопреки своим заявлениям, вряд ли мой сын захочет быть похороненным рядом со мной, ведь так ему придется пойти против желаний его отца. Все усилия, которые я вложила в эту могилу – мысли, деньги, уговоры, споры, – какая же это была тщеславная затея. Он найдет свое место, где сможет превратиться в прах, или его дети купят участок для своей семьи. Надеюсь, они сохранят свою любовь, чтобы в их могиле было похоронено несколько поколений.
196
Апатия ко всему, что не связано с сыном, подавляющая. Ему позволили на несколько дней поехать к морю – возможно, это поможет и мне. О работе не может быть и речи – ни мероприятий, ни репортажей, мне даже статью не написать, не получается систематически заняться какой-либо темой или даже просто к ней приблизиться. Чтение удается лучше всего, гораздо лучше, чем рекомендуемая всеми «релаксация» или общение. И сосредоточенность на истории, не имеющей ко мне никакого отношения, и внезапное отвлечение, когда какая-то мысль, описанная ситуация или даже просто настроение отрывка все-таки вторгаются в мой собственный, почти закрытый мир.
Например, в начале второй части Надаш выражает гнев на попутчиков первого класса, когда едет на юг в поисках лагеря испанских фашистов. Перепечатывание текста тоже помогает: «Как только высокоскоростной поезд, знаменитый „Тэ-Жэ-Вэ“, вытащил состав из толпы на вокзале Гар-де-Льон и начал плавно катиться, они, как по часам, начали есть. Французскому мещанину нужно совсем немного, чтобы удовлетворить свой
