Дни убывающего света - Ойген Руге

С другой стороны — кто знает, продало ли бы коммунальное жилищное управление его вообще? Надо ли было спрашивать? Никто не спрашивал. Все дома в округе принадлежали жилищному коммунальному управлению, и ни один человек (кроме странного Гарри Ценка) не додумался выкупить дом, в котором он и так живет — для чего, если ты платишь каких-то сто двадцать марок коммунальной платы?

И вот она уже увязла в этой игре в «если бы». Коньяк поможет, подумала Ирина, в то время когда бундестаг принимал закон о введении поддержки материнства в так называемых новых федеральных землях — имелись в виду они, восточные немцы, странное словообразование, появившееся недавно — как будто эти «новые» земли только что открыли, как Колумб Америку… О да, коньяк поможет, подумала она, чтобы немного отвлечь голову от одних и тех же мыслей… но она намеревалась сегодня больше не пить, не из-за Шарлотты, которую ей чуть позже еще надо забрать из дома престарелых. В конце концов, приедут дети, Саша с этой Катрин. Ей нужно быть трезвой, если она не хочет очередного скандала.

Взамен она закурила сигарету. По радио раздался хорошо знакомый сигнал, и Ирина замерла и прислушалась… дурацкая привычка. Раньше она не обращала внимание на сообщения о ситуациях на дороге, как любой нормальный человек. Но с тех пор как Саша поселился в этом Мёрсе — название, которое для Ирины звучало как «mjörs», т. е., по-русски, «мёрз», с тех пор как он поселился в этом Мёрсе, она начала прислушиваться, так как к ее удивлению этот Мёрс время от времени упоминался в сообщениях о ситуации на дорогах: трасса А57 Ниймеген в направлении Кёльна — между Камп-Линтфорт и перекрестком автобана у Мёрса пробка длиной в пять километров — именно такие сообщения поддерживали ее в уверенности, что Саша всё еще существует. Вот и сегодня, оттого что Саша был на пути сюда, в Нойендорф, она пыталась исходя из названий городов отгадать, насколько тот опоздает и посылала на небо краткие молитвы, когда поступали сообщения об авариях.

Вообще-то она надеялась, что с падением стены Саша снова окажется ближе к ней. Это была первая мысль, когда по телевизору она увидела кадры с людьми, с плачем бросающихся друг к другу в объятия, и она беззастенчиво плакала и сердилась на Курта, который молча смотрел всё это время в телевизор и набивал одну трубку за другой. Она плакала и отгоняла от себя идиотскую мысль, что всё это случилось ради нее.

Но вместо того чтобы вернуться, Саша уехал еще дальше. Вместо того чтобы вернуться в Берлин, где происходили невероятные вещи, вместо того чтобы принимать в них участие, вместо того чтобы использовать свой шанс, он уехал в Мёрс… Что из него выйдет, думала Ирина. Ей было больно, когда она видела, что за жалкие людишки выступали с недавних пор на телеведении, в то время как Саша сидел в своем Мёрсе, где-то на границе с Голландией. Город, которого даже Курт не знал… И всё почему? Потому что Катрин получила там ангажемент — в мёрском театре! На большее, пожалуй, ее не хватило, думала Ирина.

Но после скандала, который случился в их прошлый приезд летом, она была решительно настроена ничего больше не говорить на эту тему. То короткое время, которое Саша проведет в Нойендорфе, слишком ценно, чтобы потратить его на ссоры. Между тем надо радоваться, что он вообще едет. В прошлом году незадолго до Рождества она оба передумали и улетели — странная идея — на Канарские острова, и Ирина провела Рождество одна с Куртом и Шарлоттой. В этом же году она была полна решимости устроить еще раз настоящий рождественский праздник — кто знает, может, в этом доме они празднуют его в последний раз. Но и об этом — она дала себе зарок — она будет молчать.

Она, как всегда, приготовит гуся по-монастырски. К кофе будет домашний штоллен. А когда съедят рождественского гуся и отведают штоллен, думала Ирина, нарезая тем временем сушеный инжир и абрикосы на ломтики, когда умолкнут разговоры про политику и позади останется распаковывание подарков, когда она замочит посуду и отвезет Шарлотту обратно в дом престарелых, тогда, думала Ирина, она позволит себе бокал коньяка — всего один! — будет наслаждаться тем самым часом, который всегда был самым чудесным за всё Рождество — час после всех хлопот, когда они падают на диван и Курт начинает пыхтеть своим ванильным табаком, когда мужчины, пошутят над всеми большими и маленькими злоключениями вечера, в заключение засучив рукава сыграют одну-другую партию в шахматы…

По радио завели жалобную церковную музыку. Ирина убавила громкость, но не выключила, на всякий случай, хотя это было чистой воды суеверием — бояться, что с Сашей что-то случится, если она перестанет слушать сообщения о ситуации на дорогах. Она сделала глубокую затяжку от уже наполовину дотлевшей в пепельнице сигареты и аккуратно ее затушила. Затем распустила полпачки сливочного масла в невысокой кастрюле, бросила в нее мелко порезанные фрукты и добавила немного коньяка. Клубы сладкого аромата поднялись ей навстречу, и это было аромат — черт подери! — виски.

Ирина озадаченно уставилась на бутылку, которую купила специально для рождественского вечера. Битых десять минут она провела у полки. Она всё еще не привыкла к ошеломительному многообразию марок. Единственное, чего с недавних пор не купить, это — как ни странно — армянский коньяк. Вместо него был французский, греческий, испанский, итальянский, австрийский и черт знает какой еще. После долгих хождений туда-сюда она решилась, в конце концов, на особенно дорогой индийский коньяк, что-то совсем особенное, подумала она, на праздник — и теперь оказалось, что это виски!

Она попробовала смесь виски и фруктов — недурно, но своеобразно. Ей не оставалось ничего другого как слить жидкость — чудесного оттенка, из-за нарезанных пополам свежих виноградин получившуюся особенно сочной — в стакан (не так уж и много получилось, но кто знает, где ее еще можно применить), а фрукты поставила еще раз, но что в них налить? Ром подойдет, подумала Ирина. По-крайней мере для начинки. Для подливы обойдемся портвейном и медом.

Она на пять минут опустила фрукты в ром, дала им напитаться. Между тем принялась за гуся — вынула потроха, положила их в миску, помыла гуся, промокнула его бумажным полотенцем. Бумажное полотенце — изобретение, из-за которого стоило объединиться Германии, как с недавних пор стал шутить