Дни убывающего света - Ойген Руге

На стене у набережной, где бездельничает похожая на шайку подростков группа хорошо вооруженных полицейских, он оборачивается и смотрит на Веракрус, смотрит на него с моря: так вот каким представился город много лет назад — если не принимать во внимание новенький небоскреб прямо на набережной — вновь прибывшим из Европы. Возможно вот так вглядывались они с палубы корабля вглубь припортового бульвара, вглубь страны, которая для многих из них была последней надеждой. Годами — так связывает Александр предысторию с той историей, которую рассказала ему однажды бабушка — годами люди были в бегах, с трудом сбегали из французских лагерей для интернированных, ускользали от надвигающихся на Марсель немецких войск, добывали в изматывающих коридорах инстанций транзитные визы или виды на жительство, неделями или месяцами, без средств к существованию, выжидали в унылом северо-африканском городе, когда же появится корабль, который доставит их третьим классом на ту сторону океана, и после всего этого по прибытии в Веракрус они не имели права сойти на землю, так как не все формальности еще улажены, не все разрешения получены. В такой ситуации у одного из ожидавших не выдержали нервы, и однажды ночью он бросился в воды гавани, чтобы добраться до Мексики вплавь. Мужчина, как рассказывала бабушка, бесследно исчез в воде, больше не вынырнул. Вскоре над местом, где прыгнул мужчина, закружили черные острые плавники, мягко рассекавшие воды.

Когда он вернулся, площадь перед отелем гудела — не так сильно, как он опасался, но всё же настолько, что предпринятая ранее смена номера показалась оправданной. В душном номере без окон ему не осталось ничего другого, как включить кондиционер, который, как только сейчас и выяснилось, был подключен к вентиляционной шахте, выпускающей из себя клубы сигаретного дыма. Кроме того, кондиционер равномерно шипел и Александру понадобилось время, чтобы понять, что именно напоминает ему это шипение, и тогда воспоминания как дежа-вю, охватили его, и Александр включил свет, чтобы убедиться, что он не в больнице.

На утро у него болит голова, чувствует себя он плохо. Удерживается, чтобы не пощупать лимфоузлы, избегает всего, что его раздражает, всего, что может вывести его из себя. Он отказывается от своей многолетней привычки — холодного душа, спускается по лестнице, чувствуя, как кружится голова. Выйдя на площадь, видит, что мексиканское небо, бывшее до этого момента каждый день голубым, неожиданно покрылось тучами. Если б он не знал, что сезон дождей начинается в Мексике в мае, он бы сказал, что будет дождь.

Он довольно быстро находит farmacia[40] и какое-то время наслаждается вездесущностью мультинациональных концернов, вследствие чего ему достаточно выдохнуть из себя «аспирин», чтобы заполучить желаемый продукт. Но куда труднее оказывается объяснить аптекарю про второе пожелание. Он пытается объяснить так:

— Quiero algo para tapar las orejas.[41]

Аптекарь значительно кивает и начинает задавать Александру настойчивые, но непонятные вопросы, и ждет ответа до тех пор, пока его не осенило — хотя Александр не произнес ни звука — и он не начал прочувствованно повторять слово ferretería[42]. Александру пришлось выдержать запутанное описание дороги, хотя и был уверен, что поняли его неправильно — он не хочет втыкать в свои уши что-то железное.

Он нашел большую кофейню на площади. Здесь бесчисленное количество официантов в униформе шоколадного цвета, но из-за того что Александр не сразу понял, каким образом официанты прикреплены к столикам, ему пришлось целую вечность ждать, чтобы сделать — у другого, правда, официанта — заказ: чашку кофе, стакан воды и круассан, потом целую вечность ждать выполнения заказа и под конец бесконечно долго вычислять официанта, ответственного за расчеты с посетителями, чтобы подозвать его к своему столику. Когда он выходит из кофейни, голова раскалывается. Уже оказавшись на улице, на площади, ему кажется, что он задыхается. Он идет, не понимая куда, через пару минут обнаруживает себя снова на припортовом бульваре и вдыхает в себя ветер с моря — глубоко, широко раздувая ноздри, хотя воздух всё такой же тяжелый, такой же влажный, пахнет всё так же опасно, как и вчера.

Он шагает в южном направлении, вдоль стены набережной. Ветер становится порывистым, закручивает песок. Краем глаза Александр отмечает, что в порту купается много мексиканских мальчиков лет двенадцати. С визгом прыгают они с набережной и, кажется, нет до них дела ни акулам, ни людям… Чуть дальше обнаруживается даже небольшой пляж, хоть и безлюдный. Начинает моросить, в то время как ветер продолжает взвихривать песок — странное будоражащее настроение. Автомобили проносятся мимо. Воет пожарная сирена. И вдруг оказывается, что на улице никого нет, у кого Александр мог бы спросить дорогу — вот только дорогу куда?

Спустя двадцать минут дождь одержал победу над песком и над верой Александра в то, что в это время года в Мексике не может быть сильных дождей. Его рубашка и верх брюк промокли насквозь. Вдруг нет ни одного свободного такси, причину чего он выяснит скоро, добравшись пешком до центра города, чтобы оттуда уехать на автобусе: автобусы не ходят, по крайней мере, не ходит тот автобус, который ему нужен. Сначала он увидел надпись: «Посадка в другом месте». Но в этом «другом месте» он ждет напрасно. Такси нигде нет. Он начинает мерзнуть, решает идти пешком и дальше.

По пути, в одной из аптек, он еще раз пытается решить проблему с берушами. Но едва зайдя в аптеку в промокшей обуви, в капающей шляпе, он почувствовал во взгляде аптекаря, оторвавшегося от кассового журнала, что ему здесь не рады. Побитая, да к тому же промокшая, собака, именно так он видит себя, когда, жалкий и промокший, стоит перед пожилым мужчиной, произнося ту же фразу, без видимого эффекта. Пару секунд он стоит в аптеке, смотрит, как капли срываются с полей шляпы, в то время как пожилой мужчина снова углубляется в свои бумаги — или же думает над вопросом, который задал ему Александр? Александр покидает аптеку, не дождавшись развязки.

Он отваживается зайти еще в одну аптеку. В этот раз его обслуживает молодая женщина, которая, кажется, даже понимает его, услышав слово tampón, должно же у вас быть такое, тампон для ушей, женщина отрицательно качает головой:

— No hay. No