Алфавит от A до S - Навид Кермани
Смотрю на нее – темные круги под глазами тщательно замаскированы идеальным макияжем, поэтому на лице и нет тех морщин, о которых часто пишут мистики, но она похудела, сбросила пять, шесть, семь килограммов; она уже давно не взвешивается, хотя и до любви была почти слишком худой. Глаза кажутся огромными, как у призрака, а волосы снова коротко острижены.
Во взгляде – грустная решимость, смирение перед реальностью, которая давно осознана как безнадежная. Больше нет ни вспышек, ни вопросов, ни попыток разобраться – лишь мимолетное, беспомощное сопротивление, усталый порыв пойманной птицы, которая со временем все реже и реже бьется об оконное стекло. Это не похоже на избитую метафору о мотыльке и свете, описывающую лишь короткий миг; ты не сгораешь. Ты просто отскакиваешь и возвращаешься в одиночество с еще одной раной. Это увядание, истекание кровью, медленное угасание, мрачная картина печальной птицы, которая не знает, что делать дальше.
Врач утверждает, что в жизни открываются и другие окна, она и сама их увидит. Если бы она в это верила, она бы не была больна. Она давно утратила всю уверенность и независимость, которые некогда были ее отличительной чертой. Ты не знаешь никого, кто был бы более желанным – умная, сердечная, красивая, как на обложках самых дорогих журналов… потерявшая себя из-за слишком старой для нее женщины – ученого и философа! – которая просто хотела случайным романом придать своей жизни больше драматичности. Она унизила себя, разыгрывала безумие, утратила возможности из-за неразумности, чрезмерного рвения и нетерпения и теперь внушает себе, что некогда эти возможности существовали. Врач просит ее не путать боль с исцелением.
Теперь она совершенно спокойна, но я задаюсь вопросом: не скрыта ли в этой покорности надежда – не пытается ли она тронуть меня своим пониманием, мужеством и смирением?
– Да, конечно, – признает она без колебаний.
Я испуганно вздрагиваю, потому что под слоем пудры, румян и подводки вижу разрушение, опустошение, истощение. Легкий налет уродства, которого я никогда не ожидала увидеть. Скулы, которые при нашей последней встрече были просто выразительными, теперь выступают, почти как у скелета. Это истинность в том смысле, что смерть более реальна, чем жизнь, которая ей предшествует.
Ее сообщение с вопросом, так ли красиво светит солнце за окном поезда, как в Кёльне (оно пришло именно тогда, когда я проезжала над сверкающей в лучах заката рекой), напоминало послание с небес. Сейчас она же похожа на ангела с разорванными черными крыльями, а ее глаза сверкают, как бриллианты. Я не просто жалею ее, но и завидую ей и восхищаюсь ею. Никогда прежде она не казалась мне такой желанной, как сейчас. «Я любил любовь, но не обязательно – девушку», – прочитала я у Низона, который так же отвратителен, как и я. Не саму любовь: а чувство любви. Я стала пленницей чувств, которые отгораживали меня от внешнего мира.
128
На покрытом мелкими кусочками древесины торфянистом прямоугольном участке земли, контуры которого постепенно размываются, лежит похожее на дырявое одеяло охристое растение, напоминающее мох, только другого цвета. Из темно-коричневой земли прорастают ростки. Почва, некогда ровная, теперь испещрена бороздами и канавками, начинается запустение. Только продолговатый холмик аккуратно засажен белыми цветами, и по нему тянется оранжевая линия, словно каллиграфия. Над могилой листья светятся в солнечных лучах, которые пробиваются сквозь крону большого дерева, закрученного вокруг своей оси, – будь то бук, липа, дуб или ясень.
«Может, так и оставить?» – думаю я, ведь и памятник не нужен. Достаточно смены времен года и цветочной клумбы во всю длину и ширину могилы. Даже без имени. На самом деле здесь лежит человек, просто человек.
* * *
На прибрежной дороге восемь или девять машин стоят в пробке за одной, которая едет раздражающе медленно. В последней машине водитель размахивает руками от злости, он действительно раздражен, на извилистой дороге нельзя пойти на обгон. Его пассажирка сердито качает головой. Мы бы тоже нервничали и ждали возможности обогнать медлительного водителя, и, зная себя, я, возможно, даже показала бы средний палец при обгоне. Не нужно смотреть на нас со стороны, чтобы понять, насколько безумно мы себя ведем, злимся из-за нескольких минут задержки, хотя могли бы наслаждаться пейзажем, спокойным морем. Достаточно просто наблюдать за безумцами с другой полосы.
* * *
– Слишком прозрачная, – говорит мой сын о воде. Это выражение я запомню.
129
Это как будто его дом, его мебель, повсюду его книги, я не узнаю ни дом, ни мебель. Из наследства его дочь выбрала для меня светло-коричневое замшевое пальто, мягкое, почти живое на ощупь, с нежным, приятным запахом природы посреди города. Пальто теплое, но не тяжелое, – наверное, я бы себе такое не позволила, в то время как он всегда ценил дорогие вещи и смотрел на качество, долговечность материалов и, конечно, красоту. И дело не в цене: такое пальто можно носить дольше, чем длится жизнь, оно того стоит, как он всегда говорил.
Надеваю пальто, и странно: хотя он втрое шире (был?) и в полтора раза выше, его пальто мне почти подходит. Плечи немного широки, рукава длинные, подол ближе к коленям, чем к бедрам, – ничего, что не мог бы исправить портной. «Забирай», – холодно говорит его дочь и выпроваживает меня.
Проснувшись утром, звоню Оффенбаху, и он со смехом говорит, что его время еще не пришло.
* * *
Конечно, можно было бы отправиться пешком, но хочется двигаться немного быстрее, чтобы за день преодолеть приличное расстояние, – как когда-то всадники, которые воспринимали дикую природу всеми чувствами, вплоть до запахов, замечая даже изменения в ландшафте острее, чем если бы шли пешком, и отдаваясь своим мыслям. На велосипеде пройденное расстояние ощущается в мышцах, в приятной усталости вечером, а не только, как при верховой езде, в ягодицах. И когда вы после дня, проведенного в одиночестве на проселочных тропах, въезжаете в городок, вы чувствуете себя ковбоями после долгого пути через прерию. Вам кажется, что все оборачиваются вам вслед и спрашивают, откуда вы пришли, настолько вы сами удивлены тем, что снова среди людей. Или, когда вы покупаете воду на заправке и заправщик желает вам всего хорошего на своем чужом языке, вы ощущаете его уважение. Открыватели, да уж, завоеватели, чей багаж, правда, перевозит из отеля в отель туроператор.
130
Лучшее время дня – послеобеденный сон на пляже, который почти граничит
