Жар - Тоби Ллойд
– Вот же блядство.
– Да ладно, подумаешь…
– Я не верю, я просто не верю, что она это сделала.
Его нескладное сухопарое тело развернулось во всю длину. Под глазами синели мешки.
– Ты о матери? – уточнила я.
– Конечно, о матери. О ком же еще? Ты же вроде видела новость. – Товия приподнялся было, но передумал и плюхнулся на пол. – Чего ты? Почему ты так на меня смотришь?
– То есть ты ничего не помнишь, – заключила я.
– Господи боже, я что, нудел об этом?
– Было немного. И…
– Терпеть не могу себя пьяным. Гадость.
Некоторые стесняются смотреть людям в глаза: таких обычно считают застенчивыми или грубыми. Однако за Товией подобного, как правило, не водилось. Он так на тебя смотрел, что казалось, будто он тебя разглядывает. Но сейчас он впервые прятал от меня глаза.
– Насчет этой ночи… – начал он.
–Значит, что-то ты все-таки помнишь.
Я прекрасно представляла, насколько ему неловко, и веселилась про себя. Приподняв брови, я дожидалась его ответа.
– Я просто хотел извиниться.
– За что?
– За то, что ввел тебя в заблуждение. Сам не знаю, что на меня нашло. Пьяный был. Не обижайся, Кейт, но чувств к тебе у меня нет.
Я толком не понимала, какие чувства вызвало случившееся у меня самой. Я обиделась? Торжествую? Хочу еще? Успею еще разобраться. Пока что я знала одно: я тоже не выспалась, а потому решила принять все как есть.
– Ничего страшного, – сказала я.
Товия начал одеваться, ничуть меня не стесняясь. Я наблюдала за ним, дивясь, до чего он бледный.
– Значит, твоя мама написала книгу о том, что твоя сестра… обладает сверхъестественными способностями?
– Ты ее не знаешь. Мне порой даже жалко Эрика. Когда они поженились, он, наверное, знать не знал, во что вляпался.
Товия, рационалист, считал проблемы сестры клубком душевных расстройств, следствием химии мозга и перипетий ее жизни. Многочисленные неудачи, усугубленные неудачными родителями. Но мать в неудачи не верила и толковала все на свой лад. Ханна полагала, что невообразимая перемена, совершившаяся в Элси, имеет духовное измерение. Смысл. Если нечто случилось именно с ее дочерью, а не с чьей-то чужой, значит, так было угодно Богу. В статье «Таймс» опубликовали интригующий фрагмент ее новой книги:
Я смотрела на нее, обритую налысо, с ввалившимися глазами, и невольно думала: «Это не моя дочь». В нее будто кто-то вселился. Какой-то чертенок, демон, диббук, и благополучие моей милой Элси ничуть его не волнует…
– Вы с сестрой в детстве были близки?
– Она была моим лучшим другом, – ответил Товия. – А потом ушла.
Неудивительно, что Товия напился до беспамятства и очутился в постели с первой, кто подвернулась. У меня в голове не укладывалось, что мать его искренне верит в одержимость Элси. В статьях Ханна всегда высказывалась аргументированно и разумно, пусть и ошибочно. Но эта новая ее книга – просто какой-то бред.
– Ты даже не представляешь, что творилось в этом доме, – продолжал Товия. – Что они вытворяли, дабы «вылечить» Элси.
– Например?
– Ну вот пропала она. Ханна обзванивает всех знакомых, спрашивает, не видели ли они ее дочь. Логично. А что делает Эрик? Постится. Пока Элси не нашли, он не съел ни крошки. Этот псих ненормальный объявил Богу голодовку.
– Почему? Так написано в Талмуде?
– Ты не понимаешь. Какая разница, где что написано. Все эти посты – это же полная хрень.
Товия рассказал мне о мезузе, коробочке с пергаментным свитком, которая защищает еврейские дома. Ханна где-то вычитала, что, если в молитве ошибка, на доме лежит не благословение, а проклятье. И когда на Элси нашло очередное затмение, Ханна решила снять с входной двери мезузу и проверить. Разумеется, открыв коробочку и сравнив написанное с текстом в молитвеннике, Ханна нашла нестыковку! Эрик! Иди сюда! Наскоро посовещавшись, они закопали свиток с ошибкой в землю и заказали писцу новый пергамент. С неделю, если не больше, Ханна верила, что это решит проблемы Элси. А та тем временем забрала себе в голову, что новое лекарство ей не подходит, и смывала его в унитаз. Эрик выяснил это, когда в доме забились трубы и он увидел, что в унитазе плавает таблетка. И что же сказала Ханна? «К чему ты об этом мне говоришь? Дело же не в таблетках!»
– И как, стало лучше? – уточнила я. – Когда молитву исправили?
– Лучше? Ты вообще слушаешь? Я рос в дурдоме.
Товия встал, рыгнул, но его не стошнило. Пошатываясь, подошел к двери, распахнул ее, но в ванную не попал. В коридоре кто-то был, невзирая на ранний час.
– Какого черта ты здесь делаешь? – спросил Товия.
– Я тоже рада тебя видеть.
Я сразу узнала голос: это была его мать.
–Представляешь,– продолжала она,– меня не хотели пускать. Сказали, чтобы я ждала в привратницкой, пока ты не придешь за мной. Мы позвонили тебе, ты не берешь трубку. «Это какой-то бред, – сказала я, – вам отлично известно, кто я такая». И просто прошла.
– Вот это наглость.
– И не говори. Можно подумать, я злоумышленница какая.
– Я о том, что ты явилась сюда как ни в чем не бывало.
Повисло молчание, я подкралась к двери. Интересно, заметила ли Ханна, что Товия стоит на пороге чужой комнаты.
– Семестр фактически кончился, – проговорила она. – У тебя же прошел последний семинар, верно? А я все равно была в Рединге, вот и подумала, вдруг ты захочешь сбежать от пересудов. Но можешь ехать и поездом, если тебе так угодно.
– Не нужно.
– Вот именно, тогда пошли. Я знала, что ты образумишься.
–Ты не поняла. Мне не нужен поезд, потому что я не поеду домой.
– Что ж, если ты решил остаться, не буду же я увозить тебя силой, – с деланой невозмутимостью ответила Ханна. – Хотя после того, что я видела, вряд ли тебе здесь рады.
– Что это значит?
Ханна, стоявшая перед дверью Товии, отступила в сторонку и показала то, что скрывалось за нею. Что бы это ни было, Товия произнес:
– Глазам своим не верю.
– Поверишь, – ответила Ханна. – А теперь ступай к своей шлюхе. Как опомнишься, позвони.
Ханна удалилась, а я вышла из комнаты и увидела, что Товия, обхватив себя руками, таращится на свою дверь.
– Как-как она меня назвала? – спросила я.
– Такое чувство, что некоторые идиоты пытаются доказать ее правоту.
Я не
