Жар - Тоби Ллойд
В интернет уже выложили отрывок из первой главы:
Представьте себе величественный викторианский особняк где-нибудь у вершины пологого холма. Перед домом усыпанный гравием сад, выходящий на восток. Смотрите, как обитатели дома приходят и входят в бутылочно-зеленую дверь, свежеокрашенную той весной. По утрам на фасад ложатся лучи восходящего солнца, и нередко можно увидеть, как некий мужчина, щурясь от яркого света, поливает розы. Порою прохожим кажется, будто он шепчет распускающимся цветам слова одобрения, но, вероятно, он всего лишь бормочет что-то себе под нос, как водится у людей, поглощенных мыслями. Это не кто иной, как Эрик, сын, муж, отец и глава семейства, хотя сыном ему осталось быть очень недолго. После полудня во французских окнах в задней части дома отражается солнце, медленно клонящееся к закату. Сад с яблонями и беседкой намекает на идиллические дни, проходящие в разговорах за чаем. Обычно на решетчатом столе стоит серебряное блюдо с белыми треугольниками сэндвичей, по радио мяч за мячом комментируют международный крикетный матч. Пчелы с довольным гудением до зари собирают пыльцу; в сумерках чашки уносят, на потрескивающие кубики льда льют темные коктейли. Солнце скрывается за краем света, задняя стена пылает янтарем. А потом – все. Опускается ночь. Теперь представьте себе этот особняк как кукольный домик: крыша поднимается, стены отодвигаются, открывая застывшую жизнь, таящуюся внутри. И если вглядеться, куклы вдруг начинают двигаться.
На верхнем этаже человечек, согбенный от старости, беспокойно снует между комнатой и буфетом. Опирается на высокий стол, открывает шкафы, озирается и, отчаявшись, возвращается в кресло, в котором он пребывает в состоянии полуяви. Сознание его кишит призраками. Вскоре его не станет, и движущие силы семьи изменятся необратимо. В комнате прямо под ним, опираясь на локти, лежит девочка под одеялом. У девочки горит ночник, она уткнулась в книгу. Все говорят, что она самый счастливый ребенок на свете.
Не минует и года, как девочка убежит. Ее лицо будут показывать в новостях. Вся страна проникнется сочувствием, люди станут предполагать худшее. Ее убили. Изнасиловали. Какая мерзость, очередная трагедия загубленной невинности. Но они ошибутся. Через четыре кошмарных дня девочку найдут в сотнях миль от города, и полицейские привезут ее в родительский дом. Это тоже попадет в новости. В кои-то веки счастливый конец, подумают люди. И вновь ошибутся. Вернувшаяся девочка уже не будет прежней, той, что была до побега.
Но не будем спешить. Пока что мы просто заглядываем в кукольный домик. Девочка по-прежнему читает под одеялом. Вслушайтесь. Если внимательно вслушаться и не подходить слишком близко, наши манекены не только зашевелятся, но и обретут голоса.
Знал ли Товия, что сделала его мать? Наверняка. Так почему ничего не сказал? Мне не терпелось поговорить с ним. Я постучала к нему, но он уже ушел на свидание. Я позвонила ему на мобильный, но попала на автоответчик. Я оставила голосовое сообщение, но Товия не ответил, как и на все мои эсэмэски.
Около полуночи он влетел ко мне в комнату; дверь не была заперта, я еще не спала, перечитывала сочинение, которое завтра сдавать. Товия запнулся, но не упал. Он уставился на меня, в глазах его горело мрачное пламя. Я застыла за столом. Не успели мы перекинуться словом, как Товия словно что-то решил и упал на мою кровать. И наконец заговорил. Подтянул колени к груди и объявил – хотя я и не спрашивала, – что у него все в полном порядке.
– Как прошло свидание?
–Свидание?– Он задумался.– Полный провал. Я по какой-то причине трепался, не затыкаясь, о внутренней политике Израиля. Реальность угрозы от соседних стран, бесчеловечное отношение к оккупированным народам, два государства для двух народов, одно государство для двух народов, в общем, наверное, до смерти ей надоел. Да она и давно ушла.
– А ты где был?
– Решил немного выпить. Пропустить стаканчик. Ну ладно, несколько стаканчиков, если уж подсчитать. А может, выпью еще. У меня есть виски. И кружки. Будешь?
– Поздновато уже, приятель.
– Зануда. – Он говорил, уткнувшись лицом в подушку, видно было только один глаз.
–Иди-ка ты лучше спать,– ответила я, на что он уточнил: – Может, все-таки выпьешь со мною?
Я опять отказалась.
–Лан, лан. Та девица сегодня тоже отказалась от добавки. Ограничилась одним стаканчиком. Я-то лично считаю, что один-единственный стаканчик – просто унылая хрень. Но разве кого заставишь? Однако намек я понял. Просто друзья, сказала она. Давай будем просто друзьями. Ты точно не хочешь выпить?
– Ты в говно.
– Может, ты и права. Может, я и впрямь… в подпитии. Кстати, хочешь знать, что выкинула моя матушка? Это просто умора. Обхохочешься. Моя мать написала книгу, чокнутая баба, она написала книгу о том, что моя сестра одержимая! Каково, а? Одержимая дьяволом, бляха-муха!
Смех грянул, как выстрел из пулемета. Я попыталась утихомирить Товию.
– Не хочу я больше о ней говорить, но, знаешь ли, это уже чересчур. То есть я стараюсь обо всем об этом забыть, а она ты гляди что творит. Это уже чересчур, бляха-муха.
– Мне очень жаль, что так вышло.
–Ты так говоришь, будто ты в чем-то виновата.
Я ничего не сказала, просто налила ему стакан воды из-под крана. Поставила стакан на тумбочку, села рядом с Товией на кровать, погладила его по голове. Сказала: все будет хорошо, я с тобой. Он взял меня за руку, погладил мою ладонь. Я не убрала руку.
– Кейт, – произнес Товия.
– Что?
– Ты не против, если я переночую у тебя?
Глава тринадцатая
Меня разбудил утренний свет, бьющий сквозь щель в занавесках. Товия лежал на полу – каком-то нагруднике[48] и трусах. Во сне он метался, как рыба на берегу.
Несмотря на вчерашнее его состояние, секс выдался неплохим. Когда я полезла к Товии под рубашку, провела руками по его тощему телу, у меня возникло смутное ощущение, будто я совершаю грех. Но грех привычный. И оттого нестрашный. Товия стремился доставить мне удовольствие и, не стыдясь, следовал моим указаниям. Обнял меня, когда мы оба достигли оргазма. Во сне он испуганно хныкал. Не знаю, когда именно он свалился на пол.
Я потыкала его большим пальцем ноги, чтобы разбудить. Товия, постанывая, лежа натянул брюки. Когда он сел, я заметила на его щеке красные отпечатки рубчиков ковра.
– Как спалось? – спросила я.
– Ужасно.
– Надо было лежать в кровати.
Я откинула одеяло и встала над ним.
– Стой так, не двигайся. Меня, кажется, сейчас вырвет.
Он опустил голову между коленями, схватился за щиколотки,
