Жар - Тоби Ллойд
* * *
– А знаешь, в чем прикол? Израиль мне даже не нравится.
Товия только что вернулся из факультетской библиотеки, где у него приключилась стычка со студентами нашего колледжа. Они зажали его в угол и спросили, что он думает о политических взглядах своей матери. Не ваше дело, ответил им Товия. Я не она. Они увязались за ним, повторяя: «А тебе не кажется, что если ты и дальше будешь молчать, то станешь ее соучастником?»
Товия в ответ послал их на хер. Один из пристававших шел за ним по пятам до самого колледжа, футах в шести позади.
И теперь Товия рассказывал мне о случившемся.
– В первый раз я приехал туда в девять лет. Жарища, вся еда воняет горелым кунжутом. Ну а идеология… у первых сионистов, я имею в виду Вейцмана, Бентвича и прочих, было два главных страха. Знаешь, какие?
Я догадалась, что Товия сам мне скажет.
– Первый – что погромов, от которых страдали евреи Восточной Европы – а в ту пору, если ты помнишь, именно там жило большинство евреев всего мира, – будет не меньше, а больше. Сионисты раньше всех сообразили, что беспорядки в Галиции, Польше, Румынии и России представляют угрозу для жизни. Однажды казаки, инквизиторы, сыны Амалека явятся по нашу душу. Вот основная проблема.
Вторая проблема заключалась в ассимиляции. Сионисты смотрели на Запад и задавались вопросом: может ли крошечное нерелигиозное меньшинство уцелеть, не раствориться? Евреи Франции станут французами, евреи Англии – англичанами, евреи Италии – итальянцами.
– Я знаю, что значит «ассимиляция», – вставила я.
– И надо отдать им должное: они понимали исторические тенденции, видели, к чему мы идем. Но история все равно их обманула. Как ни спешили они в тихую гавань, случилась Шоа – с созданием государства Бен-Гурион опоздал на десять лет! Аушвиц, Дахау, Собибор, все они обратились в прах. Тех людей, которых Герцль хотел видеть гражданами своего государства, стерли с лица земли. Что толку сейчас от Израиля?
Товия редко рассуждал о современной жизни. Он куда охотнее говорил о смерти Сократа, чем, к примеру, о казни Саддама Хусейна. Подозреваю, причиной тому было одиночество. Без сообщества нет политики.
– Ладно, – сказала я, – то есть ты не верующий, не сионист, и в синагогу ты не ходишь. Тогда что для тебя значит еврейство?
– Я бы охотно избавился от него, если б мог.
– Не может быть, чтобы ты всерьез этого хотел, – возразила я.
– Не будь сентиментальной, – ответил Товия.
– Это здесь ни при чем. Хватит делать вид, будто тебе все равно!
Расстались мы раздраженно, и несколько дней я толком его не видела. Когда нам случалось столкнуться, Товия держался с прохладцей. Я опасалась, что в свете недавних событий все мои усилия вовлечь Товию в жизнь колледжа пропали втуне. Он, как и прежде, уже отказывался проводить время с моими друзьями, которых в дурном настроении честил идиотами и мудаками.
Кстати, единственной темой, которую мы с Товией никогда не затрагивали, был секс. Я была уверена, что Товия девственник и ему это просто неинтересно. Время от времени я замечала, что он на кого-нибудь смотрит, но, как мне казалось, скорее с завистью к чужим удовольствиям, нежели с вожделением.
Но однажды в пятницу он постучался ко мне и предложил пойти поужинать в столовую. Товия надел свою любимую рубашку и был необычайно оживлен.
– Угадай, что я делаю сегодня вечером? – спросил он.
–Будешь слушать рассказ какого-нибудь приглашенного преподавателя о массовых убийствах.
– У меня свидание.
Меня так и подмывало уточнить, с парнем или девушкой. Товия сообщил, что встречается с дамой в половину восьмого в «Гербе садовника» и попросил пожелать ему удачи.
– Что у тебя с лицом? – спросил Товия.
–Ничего,– ответила я,– что-то на зуб попало, никак не прожую.
Товия оставил меня сражаться с довольно противной лазаньей, и ко мне подошел Джен.
– Где ты прячешься? – спросил Джен, усевшись напротив меня. – Я тебя совсем не вижу.
Я в последнее время и правда реже с ним общалась. При знакомстве Джен очаровал меня, но сблизиться с ним оказалось не так-то просто. Его вечно окружали другие приятели, и наши беседы редко выходили за рамки пустой болтовни.
Я ответила, что много занимаюсь.
– И еще, насколько я слышал, ходишь хвостом за мистером Розенталем.
– Мы с ним друзья. И что с того?
– Вы же не трахаетесь?
–Господи боже, Джен, тебя это не касается. Тем более что сегодня у него свидание с какой-то красоткой.
– Правда? Ого! Я бы на его месте сейчас носа в город не казал.
– О чем ты? – уточнила я недоуменно.
– То есть ты еще ничего не знаешь? Не читала сегодняшнюю «Таймс»?
Я покачала головой.
– Тогда не буду портить тебе удовольствие. Скажу одно: эта фашистка переплюнула сама себя.
Джен меня заинтриговал, и после ужина я заглянула в комнату отдыха. На стойке с журналами нашла мятую сегодняшнюю «Таймс» и прочитала, что у Ханны Розенталь вышла новая книга. Разногласия, вспыхнувшие из-за ее недавних политических высказываний, похоже, ничуть не повредили ее популярности – новинке посвятили целую статью, «Таймс» получила эксклюзивную возможность прочесть книгу до публикации. Я дважды пробежала глазами написанное. Ничего более странного ни с кем из моих знакомых еще не случалось: тут сочинение Ханны было вне конкуренции.
Новая ее книга, как и первая, представляла собой воспоминания. Но теперь не о давних мытарствах свекра, а о ее ребенке. И не о Товии. А об Элси.
Название книги, поясняли в статье, как и в случае с первой, позаимствовано из Библии. Я вам вкратце перескажу:
В конце Первой книги пророка Самуила Бог оставил царя Саула одного в пустыне. Полубезумный Саул – вокруг бушует гражданская война – ищет помощи у темных сил. Он обращается к некой женщине (богословы ее именуют Аэндорской волшебницей) с просьбой вызвать дух покойного пророка Самуила. Эта сцена изображена на картине русского живописца XIX века Дмитрия Никифоровича Мартынова, статью сопровождала репродукция, также вошедшая в книгу: женщина в темном плаще, лицо скрыто за капюшоном, воздела руки к небесному свету, на переднем плане Саул не отваживается обернуться и увидеть дивное диво, творящееся в полумраке. Я невольно отметила, что покойный пророк Самуил на этой картине предстает в белом саване.
Памятуя эту историю о некромантии, Ханна озаглавила свою вторую книгу, рассказ о жизни ее среднего ребенка, «Дочери Аэндора». Да. Мать Товии сочинила так называемое документальное произведение, в котором обвинила Элси в том, что та ведьма, одержимая дьяволом. И вызывает
