Гумус - Гаспар Кёниг
Артур не понимал. Ремонт, домашние дела, покупки, огород – это и есть жизнь во всей ее полноте и безыскусности. Жизнь, которой Анна, казалось ему, наслаждалась. Неужели одного мгновения, одной ночи в лесу оказалось достаточно, чтобы она отреклась от всего?
– Но ведь у нас все хорошо, – возразил он. – Мы живем просто, без излишеств. Мы любим друг друга. Я уверен, что ты сможешь найти три часа в день, чтобы…
– И о чем, по-твоему, я должна писать? О красках из «Леруа Мерлен»?
Артур прикоснулся пальцами к влажному мху, покрывающему бревно. Похоже на подушку, приготовленную на ночь. Он знал, что с Анной слова не помогут. Но не мог перестать произносить их.
– Все вокруг дарит нам вдохновение. Посмотри на деревья, научись чувствовать их, вдохни их запах. Ты можешь написать сотню книг! Или, – добавил он, пытаясь развеселить ее, – почему бы тебе не написать роман о дождевых червях?
– Не смешно. Вот Кевин делает успехи. Его штука работает.
Так вот что за зверь предстал перед ним вместо застенчивой дриады с волосами цвета дубовых листьев и длинными, как ветки, пальцами. Худшее из всех чудовищ, которое Артур победил с помощью электронного письма научному руководителю, – честолюбие.
– Кевин занят бизнесом, – презрительно бросил Артур, как бы напоминая Анне о ее же собственных антикапиталистических взглядах.
– Возможно, но это работает.
Луна внезапно пробилась сквозь облака, осветив лицо Анны. Ее глаза были красными, а взгляд злым. Впервые она показалась Артуру безобразной.
XII
– Расслабься, зайка. Сделай какой-нибудь характерный жест. Например, приложи палец к носу. Теперь приподними немного локоть. Вот, гораздо лучше, просто класс!
Уже битый час как Кевин, послушный мальчик, одетый в свою вечную серую футболку, позировал в фотостудии в парижском районе Марэ. Матильда, менеджер по связям с общественностью, которую Филиппин наняла из-за бойкого нрава, добилась публикации статьи о компании Veritas на последней полосе газеты Libération. Помимо интервью с Кевином, журналист договорился о фотосессии у «знаменитого», как он выразился, фотографа. «Ты должен это сделать о-бя-за-тель-но, это не обсуждается», – настояла Матильда, хотя Кевину так не хотелось проводить еще один день вне производства.
С копной жирных волос, густой бородой, в клетчатой рубашке и поношенных ботинках Dr. Martens знаменитый фотограф, скрывающий свой пятидесятый день рождения за хипстерским обликом, безостановочно кружился вокруг камеры. Ему помогала молодая ассистентка, красивая застенчивая индианка, с которой тот разговаривал по-английски и которая молча устанавливала свет и отражатели. Тут же ошивались двое друзей (или коллег?), чья роль оставалась неясной: они сидели, словно в театре, время от времени отпуская комментарии. Матильда, желая избежать «подвоха», который только она и могла вообразить, тоже вызвалась присутствовать и регулярно подходила взглянуть на экран камеры.
Совсем не так Кевин представлял себе фотосессию. Его опыт портретной съемки – для школы и спортклуба в начале каждого учебного года – был замечательно коротким. Сядь, улыбнись, щелк, спасибо. Его природная красота всегда облегчала работу фотографа. В данном случае она, напротив, создавала неудобства, заставляя именитого мэтра прибегать к разнообразным уловкам, чтобы сделать этого начинающего, входящего в моду предпринимателя «менее ослепительным». На Кевина обрушилась нескончаемая череда противоречащих друг другу предписаний: ни о чем не думай, представь что-нибудь хорошее, улыбнись, не показывай зубы, смотри в угол, не двигай головой, опирайся на табурет, оставайся в положении стоя и, самое главное, сохраняй естественность. Прекрасное пожелание, которое, учитывая все предыдущие, было совершенно невыполнимо.
Кевин (как всегда) терпеливо сносил все тяготы. Он чувствовал, как дрожат его губы, пытающиеся изобразить улыбку. Он видел, что знаменитого фотографа раздражает его скованность. «Холодно, слишком холодно», – жаловался тот. В течение первых десяти минут Кевин старался следовать инструкциям, затем бросил это занятие и подчинялся чисто механически. Знаменитый фотограф прекрасно это понял и стал манипулировать Кевином, как куклой, то выпрямляя его руку, то щипая за подбородок. При этом он испускал двусмысленные вздохи: от усталости, раздражения, а может, и от сдерживаемого желания. «Полегче», – умоляла Матильда, словно существовала опасность навредить талисману компании Veritas. Кевин выполнял указания, полностью смирившись с привычной ему ролью простого предмета.
В промежутках между вспышками он подводил итоги последних месяцев. Успех кампании по привлечению инвестиций (и в особенности вклад Sequoia Capital) вызвал удивление в деловых кругах и любопытство в СМИ. В рекордные сроки Филиппин арендовала помещение в восьмом округе Парижа и наняла около тридцати сотрудников в головной офис, пока Кевин с бешеной скоростью строил новые линии для вермикомпостирования и подавал заявки на аккредитацию биостимулятора. В Мант-ла-Жоли теперь трудилась небольшая штатная команда из двух инженеров и трех техников. Кевин продолжал контролировать работу вермизавода, но вскоре его постоянное присутствие уже не требовалось. Зато Филиппин все чаще вызывала его в столицу – чтобы представлять Veritas на ужинах или для общения с журналистами. Она прекрасно поняла, какое огромное значение имеет история Кевина для общества, мечтающего о меритократии и равных возможностях. Этого мальчика из Лиможа жаждала узреть вся парижская элита, стремящаяся доказать самой себе, что в мире есть справедливость и что у баловней судьбы нет повода стыдиться.
Филиппин предложила Кевину переехать еще раз. Тот не заставил себя долго упрашивать. Его роман с Парижем еще не закончился. Кевин попрощался с Барбером, который, как и ожидалось, был раздосадован.
– Не бери на себя грех гордыни, – напутствовал он своего молодого клиента, разделывая баранину.
Кевин сменил район и перспективу. Он снял трехкомнатную квартиру в османовском доме рядом с парком Монсо, в пятнадцати минутах ходьбы от офиса Veritas. Его внезапное, странное и пока еще в значительной степени виртуальное богатство хотя бы позволяло ему завтракать без свидетелей. В остальном же семьдесят квадратных метров жилой площади были слишком велики для того, чьи вещи умещались в одном большом чемодане. Кевин оставил одну спальню совершенно пустой и расположился в другой, бросив на голый матрас свой старый спальный мешок, а в качестве прикроватной тумбочки используя перевернутую картонную коробку. Его озадачила лепнина на потолке. Риелтор уверял, что она «настоящая». Прежде чем заснуть, Кевин долго рассматривал рогульки, образующие замысловатый узор, и пришел к выводу, что это просто маленькие пирожки, вроде куличиков, которые лепят на пляже дети, только из гипса. Единственное, что казалось ему настоящим, – это человеческая доверчивость.
Кевин затруднился бы ответить, чем заполнялись его дни. Бесконечные разговоры, беспечное деловое времяпрепровождение. Он встречался с исследователями, занимающимися усовершенствованием формулы Vino Veritas, и ждал отчетов от Артура, который применял биостимулятор в дозах, предложенных лабораторией. Он обедал с инвесторами, банкирами и
