Заднесельские оскорёнки - Александр Владимирович Быков
Рассказ о системе власти был бы не полон без истории о сыске преступников и системе следствия. В условиях крестьянского мира они приобретали порой причудливые формы, поскольку там, наравне с законами империи, существовало так называемое «обычное право» – неписаный свод морально-этических норм, иногда входящий в противоречие с законом.
Одна из таких негласных особенностей заключалась в том, что «своих» не выдают, какое бы преступление он не совершил.
В 1896 г. «близ соседнего мне села Кихти оказалась убита вдова церковного сторожа Прасковья Кулакова, которая пошла в Вологду положить в банк 200 рублей. Все жители села хорошо знают, что убийство Кулаковой совершено ее деверем, а некоторые даже знают подробности убийства, однако не полиции ни следователю не удалось установить ясных улик против заподозренного. Не хотят обличать соседа, да и все тут!» – писал Мерцалов в этнографической анкете.
Еще один показательный пример. В том же селении Кихть деверь убил свою невестку из корыстных целей. Общество порицало преступника: «Мошенник. Всех нас замарал, на всех пятно положил!» Однако для виновного это не имело никаких последствий, за недостатком улик, которые так и не мог получить следователь, присяжные оправдали убийцу.
По такому поводу в крестьянской среде бытовало устойчивое поверье, что даже несправедливо оправданного в суде Бог все равно покарает. При этом ссылались на случай в деревне Лисья Гора, где крестьянин Виктор Аристархов убил своего соседа Алексея Матюшова, застав его со своей женой. Аристархов повел себя так, что сумел избавиться от уголовного преследования, однако вскоре заболел и умер. Крестьяне по этому поводу заметили: «вот ведь кровь-то проливать, недолго и сам нажил!»
Интересно, что женщину прелюбодейку никто не осуждал, поскольку считалось, что это их семейное дело. По мнению крестьян, муж за свою жену в ответе и должен ее в случае чего «учить». Имелось в виду конечно физическое воздействие на женщину. «Для чего бабе потачку (слабинку – А.Б.) даешь? Унимай! А не унимал, и сам пропал!»
По отношению к детям общество имело противоположное мнение: «Сын-то мой, а ум-то у него свой!» Так и вспоминается известное сталинское изречение: «Сын за отца не ответчик», оказывается традиция!
По этим и другим причинам работа уездного следователя была достаточно сложна. Крестьяне не очень хотели давать показания: «охота ли по судам-то таскаться».
Не следует забывать и о страхе мести, у осужденного могло быть полно озлобленной родни: «да скажи-ка всю-то правду, так тебя сразу укокошат, либо сожгут».
Вот что пишет краевед Мерцалов об отношении следователей к крестьянам: «Я знал четырех следователей, бывших по делам в нашей местности, и должен сказать, что все они держали себя по отношению к крестьянам вполне корректно, не позволяли себе не только какого-нибудь угрожающего жеста, но даже грубого слова». Видимо, «раскалывать» свидетелей в интересах «дела» сотрудники органов научились позже, уже при Советской власти.
Интересно, что своеобразную конкуренцию официальному следствию составляли «знатки», о них я уже писал ранее. За деньги они проводили некое магическое действо, заставляя потерпевшего смотреть на воду, намеками рассказывая, как была совершена кража. Расчет прост, вор узнает о действии «знатка», испугается и подкинет краденое назад. Говорили, что такие случаи бывали.
Изобличенного вора с привешенной за шею украденной вещью водили по селу и ярмарках, позорили. Это был метод эмоционального воздействия, ведь страдал не только вор, но и вся его родня, на которую тоже показывали пальцем.
Мерцалов пишет и о самосудах в Заднесельской волости, когда крестьяне сами наказывали вора, на которого нет управы, иногда забивая его до смерти. Помните историю, как парня за проверку чужих сетей на Белавинском озере заставили плавать в холодной воде и он после этого «обезножил»? Как раз тот случай.
Очень плохо относились в семьях, если парень-охальник «позорил девку», такого могли подкараулить и убить. Но такие случаи, сообщал Мерцалов, редки.
Крестьянский мир относился к нарушителям по-разному, кого-то по мирскому приговору могли разложить на лавке и выпороть розгами, кому-то прощали хулиганские выходки, если крестьянам казалось, что это не проступок, а всего лишь «удаль молодецкая», которую, как известно, надо показывать!
По приговору общества можно было даже сослать виновного в Сибирь, однако крестьянский мир на это не шел, отговаривался разными обстоятельствами: «Изволь-ка варзуна (т. е. нарушителя – А.Б.) за свой счет отправлять, Сибирь-то не близко, сколько денег сдерут…»
Отбывшего наказания односельчанина иногда принимали обратно в сельское общество. Иногда общество категорически отказывалось от преступника. Но даже приняв назад, к такому человеку относились настороженно: «Острожник, от него добра не жди!»
Особенно постыдным крестьяне считали кражу предметов, лежащих в свободном доступе. Мерцалов приводит в пример случай 1886 г., когда житель деревни Авдеево Николай Шонуров украл чужое сено. Общество требовало от следователя найти вора, хотя все прекрасно знали, кто виновен. «Пол дела сено воровать. На любой сеновал поезжай – не заперто», – возмущались мужики. В конце концов припертый урядником Шонуров сознался, заметив при этом: «Проходу не дают, зубоскалят надо мной, хоть на базар глаз не кажи». Свободный доступ к предмету кражи, который с точки зрения права является смягчающим обстоятельством, по мнению крестьян, наоборот отягчал вину.
Системы государственного и обычного права уживались в Заднесельской волости между собой до самой революции, пока коренной перелом общественной жизни не разрушил и это очень важное для жизни сельских жителей равновесие.
Дела духовные и мирские
Картина жизни заднесельского крестьянина была бы не полна без очерка о приходской жизни. «Крестьяне наши ходят в церковь преимущественно в воскресные и праздничные дни, зимой чаще, чем летом, в хорошую погоду и по удобной дороге, женщины больше и охотнее чем мужчины.» – делился мыслями Мерцалов.
В храме крестьяне вели себя благопристойно. Отправляясь в церковь, они всегда надевали яркую праздничную одежду. Во время венчания иногда безобразили, громко обсуждая жениха с невестой. Часто при этом прихожане были «навеселе». «Вывод пьяного мужика из церкви у нас явление очень редкое», – заступался за нравственность земляков Мерцалов.
Отношение к сельскому храму в округе в конце XIX в. было самое бережное. Все возводилось на пожертвования прихожан. Иногда в ходе больших строительных или ремонтных работ община делала самообложение на благоустройство церкви.
Каждую осень в пользу церкви собирались «новины», налог хлебом с нового урожая, причем, как утверждал Мерцалов, давали кто сколько «изможется». Кроме этого собирался так называемый «лен», крестьяне жертвовали в пользу храма холсты и полотенца. Летом, во время Петровского поста, собиралась «петровщина», сбор сметаной и яйцами.
В волости было принято дарить церкви какую-то вещь умершего человека в качестве «последнего
