Не могу и не хочу - Лидия Дэвис
Но, мне кажется, ее чувства по отношению к нашей матери были для нее тяжким грузом, по крайней мере, когда они были рядом. Когда мать была далеко, может быть, ей было легче простить ее. Наша мать всегда старалась переступить через нее, чтобы взобраться повыше, она всегда должна была быть права, всегда должна быть лучше нее, да и всех нас, по большей части. Ужасающая невинность, с которой она это делала. По большей части она сама этого не понимала.
Последний наш разговор был по междугороднему телефону. Она сказала, что плохо видит с правой стороны.
Она заполняла документ, увидела слово дата и вписала сегодняшнее число, не увидела, что там дальше есть еще слова и надо было написать дату рождения. Мы поговорили еще немного, и, наверное, под конец я добавила что-то насчет созвониться на днях или что пусть она держит меня в курсе дела насчет своего самочувствия, потому что она ответила: она не хочет разговаривать, хочет сберечь все свои силы на то, чтобы говорить с дочерьми. Когда она произносила эти слова, ее голос казался то ли далеким, то ли совсем усталым, она не попыталась никак смягчить сказанное или извиниться. Больше мы не разговаривали. Я чувствовала себя изгнанной, как будто она выгнала меня из своей жизни. Но на самом деле за холодностью тона стоял страх, она была полностью поглощена тем, что происходило с ней, и вовсе не хотела меня обидеть.
После того как она умерла, я все время возвращалась к этому, пыталась понять, как она относилась ко мне, измерить ее чувства, отыскать доказательства нежности или любви, измерить эту любовь, убедиться в ней. Должно быть, она испытывала ко мне смешанные чувства: я была намного младше — моя жизнь в семье была несравнимо проще, чем ее. Наверное, ей было завидно, и эта зависть не проходила даже спустя годы. И все же она хотела бы ть со мной, приходила ко мне в гости, навещала меня, ночевала у меня в гостиной — как минимум два раза. Приходила она не раз. Может быть, как раз во время одного из таких визитов я услышала, как у ее постели полночи напролет тихонько играет маленький радиоприемник, а может быть, это было в одном из домиков у моря, которые мы снимали на лето, песок на полу, чужая мебель, чужие картины на стенах? Она плохо спала, она не выключала радио и читала детективы до поздней ночи.
И я тоже приезжала к ней и оставалась у нее, однажды я прожила у нее довольно долгое время, когда мне надо было деваться куда-нибудь подальше от родителей. Иногда я думала, что она впустила меня из чувства долга, все-таки я ее младшая сестра, ведь у меня всегда были свои проблемы.
Она всегда присылала посылку заранее. Внутри каждый подарок лежал завернутый в папиросную бумагу или в более жесткую оберточную бумагу. Столько подарков — она выбирала их, покупала, заворачивала в веселенькие обертки, подписывала своим крупным почерком — черным или цветным маркером прямо по оберточной бумаге, и отправляла заранее, недели за две.
Я всегда придавала слишком большое значение подаркам. В детстве этот праздник был для меня главным моментом всего года, и с возрастом это совсем не изменилось. В этот день год достигает своего апогея, и уступает место новому, и годовой круг начинается снова, чтобы потом снова завершиться в этом празднике.
Чайка в итоге отправилась в кладовку, ее ниточки все перепутались. Время от времени я пыталась их распутать, и однажды это мне все-таки удалось. Тогда я подвесила ее к балке в сарае при помощи клейкой ленты. Через некоторое время, на летней жаре, клейкая лента ослабла, и чайка упала.
Потом был еще этот маленький набивной зеленый слоник в пайетках, из Индии, довольно симпатичный. С двумя шнурками, за которые его можно было подвесить. Я повесила его на окно, и с одной стороны зеленая ткань выцвела на солнце. И еще была такая фетровая штука с кармашками, чтобы вешать на дверь и что-то в нее складывать, не знаю, что именно. На ней тоже были слоны, вышитые по фетру.
Теперь я припоминаю — она покупала эти штуки на специальных ярмарках, где собирали средства на нужды коренных народов. Это было одно из проявлений ее доброты и сознательности, и одна из причин, почему вещи часто были довольно странные и не очень вписывались в дом.
Итак, все с нетерпением ждали, когда почта доставит посылку. Грубый коричневый картон выглядел немного потрепанным после путешествия через океан. Картон был даже еще более многообещающим, чем оберточная бумага, потому что он был с виду такой унылый, но ты знал, что внутри тебя ждет целый фонтан маленьких свертков, каждый в яркой цветной обертке.
Я думаю, она вправду думала обо мне, когда выбирала подарки, но чуть-чуть искажая действительность — в оптимистическом духе, убеждая себя, что вот эта вещица мне пригодится или покажется красивой. Я думаю, многие люди искажают действительность в оптимистическом духе, когда покупают подарки. Но я ничего не имею против людей, которые ищут необычный подарок, и определенно не имею ничего против ярмарок ремесел. Теперь, по прошествии лет, я изменилась и тоже могла бы купить подарок на ярмарке ремесел. Хотя бы в ее память.
Она не тратила много денег на подарки. Так велела ей совесть. На себя она тоже много не тратила. Мне кажется, в глубине души она считала, что большего не заслуживает. Но в других случаях она могла потратиться на нас очень прилично. Обычно это происходило неожиданно. Однажды она написала мне и спросила, не хочу ли я съездить с ней и ее детьми на горнолыжный курорт. Была ранняя весна, снег подтаивал в дорожки грязи на склонах. Мы катались по тому снегу, который был. Я иногда ходила на долгие прогулки. Она не хотела, чтобы я ходила одна — вдруг со мной что-то случится, а рядом никого не окажется и некому будет помочь. Но запретить мне она не могла, так что я все равно ходила. На самом деле там, где я гуляла, было довольно много лыжников, они скользили вверх-вниз по склонам и здоровались друг с
