Не могу и не хочу - Лидия Дэвис
Р. S. Моя покупка, таким образом, выходит еще более затратной: 13 унций за 15 долларов дают порядка 18 долларов за фунт, тогда как 8 унций за 15 долларов дают 30 долларов за фунт!
ее география: Иллинойс
Она знает, что она в Чикаго.
Но она пока еще не поняла, что она в Иллинойсе.
Книга четвертая
Эден фон Хорват идет на прогулку
Как-то раз Эден фон Хорват прогуливался по Баварским Альпам, как вдруг обнаружил, немного в стороне от тропинки, человеческий скелет. Обладатель скелета был, видимо, пешим туристом, так как за спиной у него по-прежнему висел вещевой мешок. Фон Хорват открыл мешок, на вид совсем новенький. В мешке он нашел свитер и другую одежду, небольшой сверток того, что когда-то было едой, дневник и готовую к отправлению открытку с видом на Баварские Альпы, на которой было надписано: «Прекрасно провожу время».
неприятность с пылесосом
Нам собирается нанести визит священник — или, может быть, даже двое священников.
Но прислуга оставила пылесос в прихожей, прямо напротив двери.
Я дважды просила убрать его, но она никак этого не сделает.
Я уж точно не буду этого делать.
Говорят, один из этих священников — глава прихода в Патагонии.
в поезде
Мы, он и я, образуем коалицию — хоть мы и незнакомы — против двух женщин напротив, которые, не умолкая и очень громко, переговариваются через проход. Дурные манеры. Мы хмуримся.
Чуть позже я бросаю на него взгляд (через проход), когда он ковыряется в носу. А я тем временем капаю томатным соусом из сэндвича прямо на свою газету. Дурные манеры.
Я бы не стала сообщать об этом, если бы это я ковырялась в носу. Я снова смотрю на него, но он по-прежнему продолжает ковыряться.
А женщины — они теперь сидят тихонечко и читают, чистенькие и аккуратные, одна с газетой, другая с журналом. Безупречные.
тюлени
Я знаю, что вообще-то в этот день положено радоваться. Так странно. Пока ты молодая, ты обычно всегда счастлива или готова быть счастливой. Становишься старше и видишь жизнь такой, какая она есть, и причин быть счастливой становится меньше. А потом начинаешь терять близких людей — семью. Мы со своими близкими не очень-то хорошо уживались, но они были наши, не нам ведь решать, какая выпадет карта. Нас было пятеро, и правда, как в покере — раньше я об этом не задумывалась.
Мы пересекли реку и добрались до Нью-Джерси, где-то через час мы будем в Филадельфии, мы отбыли со станции в назначенное время.
Особенно я думаю о ней — она была старше меня и моего брата, и ей так часто приходилось брать ответственность за нас, она всегда была самая ответственная, по крайней мере, пока мы не выросли. К тому времени, когда я выросла, она уже родила первого ребенка. Вообще-то, на момент моего совершеннолетия у нее было уже двое.
Большую часть времени я не думаю о ней, потому что не люблю грустить. Ее широкие скулы, мягкая, совсем светлая кожа, приятные черты лица, большие глаза, светлые волосы, окрашенные, но выглядящие очень естественно, уже чуть тронутые сединой. Она всегда казалась чуть-чуть уставшей и чуть-чуть грустной, когда делала паузу в разговоре, или присаживалась отдохнуть на минутку, и особенно на фотографиях. Я все копалась в фотографиях, искала снимок, где она не казалась бы уставшей или грустной, но нашла всего один.
Говорили, что она выглядела совсем юной и спокойной, когда лежала в коме, день за днем. Так оно шло себе и шло изо дня в день, и никто не знал, когда это наконец закончится. Брат рассказал, что заметил: ее лицо как будто светится — влажным блеском, она понемногу потела.
Задумка была в том, чтобы она дышала самостоятельно, получая понемногу кислород, но потом она перестала дышать. Я ни разу не видела ее в коме, так и не повидала ее в последние дни. Теперь я жалею об этом. Я думала, что должна оставаться с матерью и ждать новостей, держа ее за руку, пока не зазвонил телефон. Так я говорила самой себе. Телефон зазвонил посреди ночи. Моя мать и я выбрались из постели и стояли потом в темной гостиной, освещенной только уличными фонарями из-за окна.
Мне так ее не хватает. Может быть, по человеку тоскуешь еще сильнее, если толком не понимаешь, что за отношения вас связывали. Или если между вами осталось что-то неразрешенное. В детстве я думала, что люблю ее больше, чем родную мать. А потом она ушла из дома.
Думаю, она ушла из дома, когда закончила колледж. Она перебралась в большой город. Мне, наверное, было около семи. У меня остались воспоминания о ней у нас дома, до того, как она уехала. Помню, как она играла музыку в гостиной, помню, как стояла перед пианино, чуть наклонившись, губы сомкнуты на мундштуке ее кларнета, взгляд движется по нотному листу. Она тогда очень хорошо играла. В доме постоянно случались маленькие драмы из-за того, что ей нужен был язычок для кларнета. Спустя много лет, когда я приехала навестить ее, она достала кларнет, на котором давно не играла, и мы попытались исполнить что-нибудь вместе, что-нибудь да изобразить, пусть методом проб и ошибок. Время от времени ей удавался тот полнозвучный, округлый тон, который она когда-то так хорошо освоила, и она по-прежнему безупречно чувствовала форму мелодии, но мышцы у нее ослабли, и иногда она теряла контроль. Кларнет сипел или просто не издавал ни звука. Она с силой вдувала воздух в мундштук, тесно прижимая к нему губы, и, когда выдавалась подходящая секунда, ненадолго опускала инструмент, быстро выдыхала воздух и позволяла себе немного отдышаться, прежде чем снова начать играть.
Помню, что пианино стояло у нас дома, возле арочного прохода в длинную комнату с низким потолком, которую затеняли сосны за центральным окном, солнце проникало внутрь сквозь боковые окна с открытой стороны, где росли только розовые кусты и ирисы на клумбе посреди лужайки, но я не помню, чтобы она была дома в те каникулы. Может быть, она тогда не приезжала домой. Она находилась слишком далеко, чтобы часто ездить обратно. Денег у нас было немного, так что на билетах тоже, должно быть, приходилось экономить. А может быть, ей и не хотелось бывать дома
