Алфавит от A до S - Навид Кермани
Этот последний вывод Мелле поразительно печален, его простое осознание: «Я ошибался, а он был прав». Как ни парадоксально, но именно в самой глубине своей депрессии он находит искру надежды, потому что именно в самой глубине существования проявляется то, что позволяет человеку выжить: «животное упорство, терпеливое ожидание, просто существование под неоновым светом». Он продолжает дышать, и уже одно это говорит о многом: что бы ни случилось, он продолжает дышать, он просто не может иначе. Даже самоубийство оказывается слишком трудным – если ты способен вскрыть себе вены, значит, еще не достиг предела. Кроме того, существует страх перед физической болью; страх, который отравляет ему жизнь, одновременно удерживает в ней. Тысячная сигарета помогает еще пять минут продержаться на краю бездны. «И вот в какой-то момент взгляд начинает оживать, что-то воспринимать, отделяться от внутренней пустоты».
Читатель мог бы возразить Мелле, напомнив о книге, которую он написал о своей болезни, – книге, ставшей бестселлером и получившей награды. С точки зрения читателя, Мелле не просто пережил свою болезнь, он ее победил. Оффенбах бы сказал, что только тот Бог справедлив, который бросает кости; человек сам решает, превратить ли случайность в судьбу. А читательница, которая переживала за своего ребенка, не будет возражать Мелле и просто ему посочувствует.
299
После того как я, не выдержав ожидания, которое неизбежно возникает в групповых поездках и в армии, поспешила уйти и сесть на обычный паром, я оказалась на верхней палубе среди египтян, которые совсем не обращали на меня внимания. На несколько минут это ощущалось как настоящее приключение, а не как сцена из фильма. Я могла бы стать кем угодно и отправиться в путь без багажа. Возможно, этот день дал бы мне несколько причин, чтобы завтра утром мне снова захотелось встать с радостью, но сложно доверять, когда сердце готово разорваться.
* * *
Ночью ко мне приходит головная боль, обходившая меня стороной всю поездку, причем настолько сильная, что я решаю использовать спрей, который действует как волшебная пыль. Когда я была подростком, как сейчас мой сын, у меня уже проявлялись тревожные симптомы, и мама водила меня по врачам, но никто не мог помочь. Со временем я научилась избегать ситуаций, которые вызывают мигрень, и принимать таблетки при первых отголосках боли, а иногда даже заранее, чтобы предотвратить приступ. Я нашла свой способ справляться с этой напастью, изучая ее и стараясь не попадаться в ловушки, однако время от времени она все равно сокрушает меня – именно так это ощущается, когда лежишь в затемненной комнате, пульсирующие сосуды бьют о череп, а снаружи словно камень давит на лоб. Но несколько лет назад один врач посоветовала мне попробовать спрей, и произошло невозможное: меньше чем за полчаса боль отступила. Остались лишь ощущение легкого тумана, которое не причиняет боли в полном смысле этого слова, и горький привкус спрея в горле, а также усталость и удивление от того, что спасение действительно существует. Полмиллиграмма этого спрея, возможно, изменили мою жизнь даже больше, чем любая книга, любое путешествие, любая встреча, кроме, пожалуй, встречи с тем мужчиной, от которого у меня родился ребенок. Мужчина и ребенок – они, конечно, важнее, чем 0,5 миллиграмма. Родители, лучшие друзья – они тоже важны, но ничего из того, что обычно кажется важным в повседневной жизни, не имеет значения, когда у тебя мигрень, потому что в такие минуты никакой повседневности не существует. Полчаса спустя я лежу в постели, чувствуя себя освобожденной и уставшей, и могу уснуть еще на пару часов, и голоса муэдзинов доносятся до меня только во сне. Да, это может показаться банальным – мигрень и спрей, но бывают случаи, когда такая «магия» спасает жизнь. Моего сына не удалось бы спасти без дефибриллятора, а Томас Мелле оказался на грани – его социальная жизнь разрушена, он потерял дееспособность, его арестовала полиция, и по решению суда его отправили обратно в психиатрическую клинику. И только после того, как главный врач назначил ему литий – обычный минерал, который фармацевтическая промышленность долгое время игнорировала, потому что он не приносит прибыли, – его жизнь изменилась. Благодаря этому недорогому, потому что природному, средству мания больше не проявляется, и Мелле смог, вопреки всему, вновь стать другом, писателем и общественным деятелем. Как еще, если не волшебством или божественным вмешательством, могли бы древние народы объяснить такое действие? Для меня оно так же непостижимо, и врач, который приносит спасение с помощью 0,5 миллиграмма, кажется мне посланником некой высшей, непостижимой силы, целителем, с которого религия когда-то началась – еще до поэта.
300
В Фивах я обнимаю подругу, почти душу ее, и прошу одного из детей наконец сделать снимок, который запомнит наше возвращение в Египет настолько же долго, сколько стоят пирамиды. Она снова толкает меня в бок, начинается шутливая возня, но в итоге мы стоим, смеясь и весело переплетаясь конечностями в теплом, ласкающем свете позднего полудня перед стеной храма, которому четыре тысячи лет.
– Girlspower! [98] – выкрикивает кто-то, и, хотя обычно это слово мне не по душе, сегодня я не против.
– На самом деле фото нам не нужно, – шепчу подруге на ухо, пока мы продолжаем позировать.
– Верно, – соглашается она, – можно было взять старые снимки, ничего не изменилось, ни один камень не сдвинулся, и мы выглядели бы точно так же, если смотреть в масштабе четырех тысяч лет.
Жюльен Грин пишет в 55 лет: «Теперь, когда мое время ограничено, я хочу двигаться еще медленнее».
* * *
В этом путешествии отец осознает, что оно будет для него последним. Диарея, которая переходит от одной каюты к другой, в его возрасте переходит в опасную лихорадку, и едва он, слишком рано, снова берется за ходунки, чтобы присоединиться к прогулке, как снова оказывается в постели, дрожа от слабости. После ужина я заглядываю в его каюту и не слышу ни храпа, ни дыхания. Беру
