Алфавит от A до S - Навид Кермани
Возможно, не на каждом шагу, но каждую минуту, а порой и чаще, сцены перед глазами сменяются резкими монтажными склейками, а звуки – словно музыкальный ряд – переходят от оглушительного сигнала на перекрестке к крикам на рынке, возгласам в чайной, блеянию овец, шуму ярмарки, турниру по настольному теннису, танцевальной вечеринке и дальше – к лязгу, стуку, шипению, барабанной дроби, свисту, стуку молотков и шуму машин, создающему целые концерты, доносящиеся из мастерских. При этом в каждом втором магазине звучит своя музыка: арабский поп, тоскливые песни Умм Кульсум или извечное чтение Корана. Разговоры соседей, смех, много смеха, хотя в некоторых уголках вспыхивают споры, ожесточенные споры, – кажется, будто вот-вот полетит кулак. И затем наступает резкая тишина, которой наслаждается старик на своей табуретке. Две, три, максимум четыре минуты пешком – и вы словно далеко-далеко от Каира, прежде чем дрожь города вновь возобновится за ближайшим углом.
302
То, что я объявила кульминацией нашего образовательного путешествия, вызвало у моего сына лишь беглый интерес.
– Я подожду снаружи, – говорит он, едва мы входим в зал мумий, и решительно направляется вперед, не давая себя остановить. Быстрыми шагами проходит вдоль стеклянных витрин, в которых выставлены тела фараонов. Головы, руки и ноги размотаны, обнажены, некоторые умерли молодыми, другие – в старости, как, например, Хатшепсут и Рамсес II. У каждого свой характер, который еще можно разглядеть, но никто не выглядит счастливым в смерти – на всех лицах я вижу тот же, возможно, мнимый ужас, что видела на лице матери, когда она смотрела на меня из гроба. Впрочем, то была не она. Каждый раз забываю.
Позже, в чайной, я спрашиваю сына, почему он не стал смотреть на мумии, – другие дети в Египетском музее не могли от них оторваться.
– Не понимаю, зачем стоять часами перед трупом, – отвечает он. – Ты бы тоже не хотела, чтобы на тебя смотрели через четыре тысячи лет, когда станешь такой уродливой.
Таким образом, мальчик возвращает фараону его достоинство.
* * *
Сын снова побеждает в блицтурнире по настольному теннису. Или мужчины специально поддаются молодому гостю? Если так, то их разочарование сыграно безупречно.
* * *
После чтения разговор заходит о Сирии и о том, что мир несет ответственность за трагедию, которую можно было предотвратить. Пострадали не только сирийцы, потерявшие свою страну и надежды, но и все народы, которые как минимум на одно поколение теперь не смогут восстать, потому что безопасность стала важнее свободы. Насилие оказывается эффективным. Головы в зале кивают, словно кто-то нажал на кнопку. Профессор английской литературы замечает, что с Шестидневной войны ситуация ухудшилась повсеместно, и не просто в обычном культурно-критическом смысле – мол, молодежь больше не читает и тому подобное, – а до катастрофических, даже апокалиптических масштабов за последние пять-шесть лет: распад государств, изгнание народов, уничтожение религиозных общин, исход христиан, образованных людей и художников, гражданские войны, перенаселение городов и деревень, отсутствие перспектив у молодежи – им остается лишь мечтать об эмиграции, ненависть между суннитами и шиитами, которую никто не предвидел. Богатство соседствует с бедностью, упадок общественного образования и здравоохранения, исчезновение среднего класса. В Каире закрылись множество театров, кинотеатров и книжных магазинов, потеряна всякая надежда на Палестину, подавление мышления в университетах, исламский терроризм, ханжество в СМИ, но сексизм на улицах, проваленные революции и, как следствие, апатия. Профессор не останавливается, и никто в зале не возражает его ярости.
– Неправда, что все становится хуже! – почти возмущенно восклицает он. – Это неправда для Европы, неправда для Японии, неправда даже для Китая. Но это правда для их части мира.
Головы снова кивают, как по команде. Почти комично, насколько они единодушны в своем горе.
303
– Каир прекрасен только ночью и только из машины, – утверждал водитель, который вез нас в отель после утомительной встречи с читателями. Он считал важным донести эту мысль и, поскольку я не возражала, повторял ее снова и снова, пока я наконец не согласилась. – Повсюду сверкают огни, можно спокойно доехать куда угодно, а не стоять в пробках, да и мусор ночью не так заметен.
На мосту он сбавил скорость, хотя за нами уже образовалась пробка, а мы мечтали только о постели.
– Разве не великолепно? – каждые несколько метров восклицал он, указывая на темный Нил. – Разве можно найти место лучше?
Он настоял на том, чтобы мы вышли и полюбовались видом, а сам тем временем регулировал движение вокруг своего такси.
На следующий день я вспоминаю слова водителя, когда мы снова пересекаем Каир вдоль и поперек: к пирамидам и обратно на Тахрир, «площадь Освобождения», которая до сих пор огорожена, чтобы никто не протестовал за свободу, оттуда медленно в Старый город и снова пешком, чтобы найти ворота к пирамидам или дорогу к главной улице, или такси, или свежевыжатый сок, или щель в деревянной стене, через которую мы смотрим на пустой Тахрир, и чтобы найти старые дороги за базаром, снова такси, моя любимая книжная лавка, еще одно такси и ресторан, который идеально соответствует моим западным представлениям о настоящей арабской культуре. Мороженое, однако, мы едим в отеле, чтобы не рисковать желудком.
Шум в голове не утихает, пока я отдыхаю у бассейна, доступного только ourselves, то есть простым смертным. Вокруг масса людей, окружающая тебя повсюду, где бы ты ни находился, и их вибрация продолжает ощущаться в теле. Гудки машин все еще звенят в ушах, слишком много впечатлений мелькает перед глазами. Постоянные задачи по перемещению из одного места в другое не дают мозгу передышки. Нужно быть начеку, чтобы не столкнуться с кем-то, следить за тем, чтобы сын не затерялся в толпе и не попал под машину. Если закричишь или начнешь размахивать руками, потому что ты женщина, на которую постоянно посягают, то тебе ответят выражением воплощенной невинности. Лучше сразу ударить и уйти. Наконец садишься в такси и оказываешься в пробке, которая, кажется, никогда не закончится, смотришь на усталые, изможденные лица в переполненном микроавтобусе, который стоит рядом. Каждый день в Каире, каждый день – из одного места в другое, постоянный шум, нет возможности отдохнуть глазам, только бетон,
