Сторож брата. Том 2 - Максим Карлович Кантор

Сидя на низкой детской кроватке, Марк Рихтер считал дни, проведенные в поездке, дни без семьи. Дорога из Оксфорда до Москвы с долгими стоянками заняла едва ли не полтора месяца, а то и больше. Он пытался вспомнить, сколько дней занял эпизод с цыганским табором — и не смог точно вспомнить. Кажется, это было в районе польского города Тересполь. А еще была долгая стоянка в Орше. Да, правильно, в белорусской Орше стояли почти месяц. Еще были мутные дни в Москве. Всего вместе вышло три месяца, но ему казалось, что даже того больше. Что совершенно путало исчисления — это время года. Если верить тому, что прошло девяносто дней, то должна наступить весна, пожалуй, даже лето. Но под ногами — мерзлая грязь вечной осени, в воздухе сырость, небо тусклое. Рихтер подумал, что он просто не заметил, как миновало лето. Нет, не девяносто дней прошло, значительно больше. Девяносто дней или сто девяносто — легко сбиться, когда путь петляет. Ведь могло так быть, что в Москве они пробыли не три дня, а тридцать дней. Есть такие гиблые места, думал Рихтер, где время отсутствует. Эти места созданы как провалы в хронологии.

И многие люди в мире чувствовали так же, как он.

Война тянулась так долго, что прогрессивные граждане успели растратить запас гнева, финансисты отрегулировали механизм наживы, менеджеры освоили оригинальные коммуникации. Новых обвинений нет, жертвы привычны, прибыль стабильна, менеджмент отлажен. Человечество жило в эпоху менеджмента: важен не продукт, а механизм внедрения продукта. Соответственно, важна не война, а то, как разные реакции на войну помогают капитализации. Через полгода все заинтересованные лица успокоились.

А «простым» людям было все равно. Нервничали родственники покойных, но эти всегда переживают, неважно, что было причиной смерти. Наступила фаза безразличия, типичная для бессмысленной войны. Русские — нация рабов, орки, имперцы, а Украина — свободная страна. Почему свободная страна решила превратить себя в пустырь — непонятно. То есть понятно, но не очень. «Киев договаривается с западными компаниями о производстве и тестировании оружия на Украине, территория страны может стать полигоном для испытания вооружений», — так заявил украинский министр по вопросам стратегических отраслей промышленности Александр Камышин. Значит, «свобода страны» выражается в том, чтобы «стать полигоном для испытания вооружений»? Превратить свою страну в полигон — это точно «свобода»? Все граждане с данным тезисом согласились?

И вообще, погода мерзкая. То метель, то дождь, а все слякоть, дороги расползлись. Вроде бы потеплело, а опять заморозки. Время тянется, война не кончается, лозунги повторяются, и всем все надоело.

Прежние лозунги надоели. Столько месяцев подряд убивать — надо придумать что-то новенькое. Все ждут наступления украинской армии, теперь это новый рекламный бренд: «наступление». Вот начнется «наступление» и тогда — ах! Вперед! Правда, энтузиазма первых дней войны уже нет. Задор иссяк. Люди устают испытывать сильные чувства. Какие были очаровательные новости в первую неделю: «Русские варвары насилуют собак и воруют унитазы». Было интересно и классно. Потом про собак и унитазы забыли. «Наступление» — вот лучший лозунг на сегодня! Режим в России сгнил, сейчас мы его обрушим. Сейчас ломанемся танковыми дивизиями вперед, дойдем до нужных рубежей, возьмем, захватим… Что захватим? Деревню, в которой сто домов, из них семьдесят домов давно сгорело. А жители этой деревни уже десять лет полы моют в Италии. Они уехали на заработки еще до войны, потому что на Украине все разворовано. Как же все это надоело!

Русская культура — плохая, это, кажется, давно говорят. Толстой с Пушкиным — империалисты. Почему Пушкин — империалист? Он написал стихотворение, славящее Российскую империю. Памятники Пушкину на Украине снесли. Надо бы и памятники Данте снести во Флоренции — поскольку Данте славит Священную Римскую империю. Может быть, еще и снесут. Люди возбудились. Стреляют, убивают. Одни убивают украинцев, другие русских. Зачем убивать украинцев? Они нас предали. Неужели вот именно украинцы нас предали? Телевизионные комментаторы уверяют, что именно украинцы предали. Неужели это украинцы приватизировали завод «Азовсталь»? Неужто украинцы разворовали российскую оборонную промышленность? Нет времени рассуждать! Вперед, на Киев! Вперед, на Москву! И кричат, кричат. Все орут, все митингуют, у всех имеются коротенькие убеждения. Надоело. Сколько можно кричать!

Но ведь должен быть какой-то выгодополучатель от всего этого безобразия, думал Рихтер. Не бывает ведь так в истории, чтобы от Тридцатилетней, Столетней и Семилетней войны не образовался класс выгодополучателей?

Все западные деньги шли — исключительно — ангажированному классу менеджеров, сформированному из полиэтнического населения южнорусских городов. Эти менеджеры не представляли украинскую нацию и судьбой нации не интересовались. Менеджеры говорили не на украинском, но на русском языке просто потому, что в Харькове, Донецке, Мариуполе, Днепре, Херсоне, Одессе и т. п. городах говорят только по-русски. Менеджеров, обитателей южнорусских городов, которые уже старались играть на интернациональных площадках, в определенный момент провозгласили «украинцами», но с тем же успехом могли назвать их поляками, венграми, марсианами. Они были и не «украинцами», и не «русскими», и не «марсианами» — они были менеджерами. И они давно играли на интернациональной бирже. Менеджеры из южнорусских городов присвоили себе звание «украинцев» и говорили с планетой от лица «украинской нации», но в реальности они презирали этнических украинских крестьян. От лица «украинцев» было удобно говорить в настоящий момент, акции Украины котировались, вчера еще очень дешевые, сегодня эти акции выгодно было покупать. Но поскольку задачи войны куда масштабнее (с точки зрения менеджмента), нежели защита этноса, то неизбежно настанет момент, когда акции надо продавать. И лучше всего продавать акции на пике стоимости. Этнических украинцев отправляли на убой, и точно так же московские менеджеры, обитатели внутреннего кольца столицы, презирали убогое российское население: презирали и русских, и мордву, и марийцев, и бурятов. «Русская нация» убивала «украинскую нацию», так объясняли ситуацию налогоплательщику; но в реальности тягловый народ (собственно, «нацию») в обеих странах использовали как одноразовую салфетку, и при этом с трибун говорили от имени оскорбленного «народа». Менеджмент планеты давно не интересуется фольклором, иначе индейцы чероки и уроженцы Ямайки получили бы исключительные возможности в Америке. Менеджмент живет интересами менеджмента, и только ими.

Досадно, что попутно приходят новости о погибших: вот, газета «Вашингтон Пост» написала, что на Украине уже семьдесят тысяч человек потеряли одну или больше конечностей. Неприятные данные. Семьдесят тысяч человек — и все