Сторож брата. Том 2 - Максим Карлович Кантор

Роман Кириллович слушал, и в его смятенном и разрушенном сознании это не связывалось в цельную картину.

— Но зачем ты уехал, если уже понял, как был виноват? Ты должен был остаться и защищать своих детей.

— Да, — ответил Марк Рихтер. — Но я решил, что для детей и для Марии будет важнее то, что я нашел тебя и мы умрем вместе. Мне надо было связать все заново. Неужели это непонятно? Я хотел заново пережить феномен единой сущности. Это важно всем.

Роман Кириллович ответил невпопад.

— Единая сущность — это демиург, то есть тот, кем был для нас отец. Мы говорим: Бог, Бог — это Благо. Помимо единой сущности существует принцип двоичности, который, будем откровенны, более приближен к нашему опыту. И неопределенная двоичность — это и есть феномен братства. Принцип неопределенной двоичности. Про это много пишет Аристотель. По Аристотелю, двоичность может порождать зло. Феномен происхождения зла — это не отсутствие добра, но принцип двоичности.

— А значит, феномен братства таит в себе в том числе и проект зла, — сказал Марк Рихтер. Он понял брата. — Посмотри на Россию и Украину. Вспомни братьев Карамазовых.

— Твоя Мария — это и есть единая сущность.

— Да, — сказал Рихтер.

— Ты опять ошибся.

— Да.

— И они, дураки, которые убивают друг друга, они тоже ошиблись. Они даже не могут разобрать, кто из них кто.

Там, за стенами детского сада, шел бой. Люди в наколках и с татуировками на лицах, бедные и озлобленные, убивали друг друга. Они сражались за свободу.

Бойцы Оврагова узнавали своих по наколкам, по надписи «спи, отец», наколотой вокруг изображения могилы — это классическая татуировка, которую любят на зоне. Узнавали своих по звездам на плечах и по синим куполам церквей на груди. Сколько раз тебя сажали в тюрьму, столько куполов на синих церквях на груди. Бойцы украинского батальона «Азов» тоже были в татуировках, они кололи себе на груди свастику и волчий крюк, иногда портрет Степана Бандеры. Иногда синие кресты набивали на щеках. Бойцы набивали себе свастики не потому, что были нацистами, а чтобы отличаться от русских братьев, которые перестали быть им братьями.

Марк Рихтер сказал:

— Бедные посланы на войну, чтобы умирать за излишества богатых, так было всегда. Показательная борьба против братства бедных во имя капитализма — это чудовищно. Скажут, что «братство» было фальшивое. Но братство фальшивым не бывает. И те, кто настаивает на фальши братства, отвергают не просто конкретную фальшь (если эта фальшь и была), но попутно опровергают идею братства народов в принципе. И это непростительно.

— Но русская интеллигенция… она тоже отказалась от братства. Ты это можешь объяснить?

— Бедные люди, бедные тщеславные люди. Русская интеллигенция ищет новую семью и достойное окружение. Я не злорадствую, оттого что им сегодня плохо. Я всем желаю добра, я их люблю. Сейчас я всех людей люблю. Уже не осталось времени ненавидеть. Общее существует, как существует семья, общее — не хорошее и не плохое, оно просто общее. Знаешь, когда я впервые услышал от интеллигентов, что виновата русская культура и русские люди, что это не политики организовали войну, а просто русские убивают украинцев, мне показалось, что я слышу умалишенных.

— Умалишенных? — спросил брата безумный Роман Кириллович. — Нет, они в здравом уме. Они сознательно отказались от семьи. От семьи отказаться легко. Вдруг найдешь другую семью? Другую любовь. Как это сделал ты. Ты одумался. Сколько в тебе сейчас прекраснодушия, — сказал безумный Роман Кириллович. — Хоть бы малую толику этого прекраснодушия ты отдал старшему брату. Когда тебя носили волны успеха. Поздно.

И Марк Рихтер не знал, что на это ответить.

Он говорил еще долго, вспоминая свою Марию, он описал брату ее сухие строгие руки и сжатые губы.

— Я стараюсь представить себе, что сказала бы тебе Мария, и не могу. Она бы промолчала.

— И ты молчи.

Но Марк Рихтер говорил:

— Поразительно, что многие из тех интеллигентов, что отказались от России, кто настаивает на этнической и культурной вине русских, цитируют стихотворение Ахматовой «Мужество». Ты помнишь это стихотворение. «Час мужества пробил на наших часах, и мужество нас не покинет». Российский интеллигент еще не сумел отказаться от Ахматовой, хотя все уже отказались от Бродского и Пушкина, от Достоевского и Толстого. Ахматова успела стать их гламурной иконой. И невдомек им, смешным энтузиастам, что Ахматова была с народом, несмотря на то, что ее сын сидел в лагерях, что ее мужа расстреляли, что ее друзей арестовали и погубили. Кто их всех погубил? Вероятно, народ. Но она была с народом. И Бродский, эмигрант. И Пушкин, который боялся «бессмысленного и беспощадного» народного бунта. В огне и в любви брода нет. Быть с народом — значит быть с людьми, с общиной — быть вместе и в минуты безусловной славы и правоты этого сообщества, и в минуты его несчастья и его ошибок. Только так ты можешь передать народу свой разум. Так точно и в семье: когда твой сын, отец, брат совершил ошибку, ты не вправе отвернуться от него, он — что бы ни случилось! — все равно твой брат, отец и сын. Вы плоть от плоти и кровь от крови. Более того: не одно племя, не одна нация, но все человечество — наша семья: и мы не вправе ненавидеть и возвеличивать ни один из народов планеты, но все народы и всякий человек — часть нашей общей семьи. Мы не имеем морального права осудить ни один народ, тем более тот народ, среди которого выросли. Мы не имеем права отвергнуть братство, данное нам Богом. Это завет Отца Небесного, выше этого нет ничего.

Роман Кириллович словно впервые увидел брата. Он кивнул ему — так, как ободряюще кивал своему младшему брату много десятилетий назад.

— Продолжай, — сказал старший брат.

— Знаешь, брат, откуда возникла моя насмешка над братством fellows Камберленд-колледжа? Не извиняет моей насмешки, я сожалею о ней. Мне стыдно, что предал братство колледжа. Но описать причину возникновения своего настроения могу. Случилось так, что один из наших ученых воронов был арестован полицией за хранение детской порнографии — непристойных фотографий с участием детей. Это был преподаватель философии Пол Кинг, толстенький, маленький человек лет шестидесяти или старше. Его приговорили к году тюрьмы и лишили работы, разумеется. Это соответствует закону, все справедливо, а детская порнография — омерзительная штука. Все верно. Но мне стало