Рыжая полосатая шуба. Повести и рассказы - Беимбет Жармагамбетович Майлин
всего испугался, что этот бандит примет его невзначай за большевика. Со страху он пригласил солдата в дом, и тот, увидев богатое, инкрустированное седло сына, набросился, как на добычу. Разве мог Ергали возразить? Так и забрал седло и ускакал восвояси, точно чучело, покачиваясь на коне. Покусывая палец, глядел Ергали вслед ему, а жена - когда живодер уехал уже на приличное расстояние - разразилась проклятиями: <Чтоб ты провалился сквозь землю! Чтоб на твоей могиле вырос чертополох!> А что еще они могли сделать бандиту?..
Теперь все думали: что же на этот раз заберут солдаты?.. Взгляд Ергали упал на полосатую шубу -подарок родственников жены.
- Спрячь шубу-то, несчастная! А то мигом прихватят...
- А может, опять вчерашний? - высказала предположение Даметкен.
В это время кобель залился еще неистовей. Кто-то рванул дверь. О порог звякнула сабля, и Даметкен замерла.
С винтовками в руках ввалились двое.
- Салаумагалейкум! - поздоровались в один голос. Ергали сделал вид, будто страшно обрадовался приходу долгожданных гостей, засуетился, забегал, подстилки расстелил.
- Алик салем! Э, дорогие, проходите, усаживайтесь...
Гости поздоровались со всеми. Старший обратился к пораженной Даметкен:
- Здоровы ли, байбише?
- Ойбай-ау, вы казахи, что ли?
- Казахи. Не бойтесь.
- В самом деле, казахи,- подтвердил, приходя понемногу в себя, Ергали. - И лица вроде добрее, чем у вчерашнего уруса.
Жамак поинтересовался, кто они, откуда...
- Мы делегаты <Алаш-Орды>. Спешим в волость Сулы. Нам нужны лошади. Распорядитесь скорее насчет подводы,- сразу все объяснил полный серолицый джигит.
Он сидел, явно хорохорясь и откинув воротник волчьего тулупа. Казалось, тулуп достался ему в наследство от отца: так он важничал в нем. Когда он распахнул его, то все увидели под ним военную форму. Разговаривая, джигит то и дело дотрагивался до кобуры на поясе, как бы намекая: <Видел эту штучку? Со мною не шути!> Второй был рослый, светлый, рябой. В шинели, бараньей шапке, грубых солдатских сапогах. Он сел, сложив под себя ноги, а саблю, точно малого ребенка, положил себе на колени.
Даметкен, разглядев обоих с ног до головы, изумилась:
- О, боже! Выходит, и среди казахов уже солдаты завелись?!
- Поднимись, жена, чай сготовь. Небось продрогли гости-то, - сказал Ергали, собираясь бежать за лошадьми.
Серолицый грозно нахмурился:
- Чай у тебя никто не просил! Шевелись, подводу давай!
Даметкен испугалась:
- Смотри-ка! Эти страшнее вчерашнего уруса!
И Ергали, и Жамак забегали на цыпочках. Весь аул всполошился. Кто мазал колеса, кто чинил постромки, кто просто суетился вокруг телеги - у всех одно было на уме: скорее бы пронесло, лишь бы избавиться от этих незваных и непрошеных гостей.
Наконец подвода была готова. В телегу с коробом, плетенным из тала, впрягли пару лошадей - сивую и гнедую, на передок посадили бородатого возницу в толстой шубе. Он напряженно держал вожжи.
Путники вышли из дома, направились к телеге, и в это время рябой что-то пробубнил серолицему. Оба выставились на сапоги Жамака. Были они новые, теплые, отделанные войлоком. Почувствовав недоброе, Жамак поспешно спрятался за чьей-то спиной, но тот, что был в тулупе, рявкнул:
- Эй, черная борода! Чего прячешься?.. А ну, подойди!
Жалкий, перепуганный, Жамак вышел вперед. Губы его дрожали.
- Сними сапоги!
- Ойбай, родненькие, я - бедняк... Не могу... без сапогов-то... Голый, босой останусь.. Где другие еще раздобуду?..
- Заткнись! Сказано: сними! Деньги почтой перешлем.
Рябой переобулся в теплые, с войлочными чулками сапоги и довольно осклабился. Ему почудилось, будто он сунул ноги в горячую печь...
***
Возле дома Жамантыка беседовали человек десять. Говорили о том, о сем, о прошлом и настоящем. С тоской вспоминали прежние, мирные дни.
- Думали, при <Алаш-Орде> покой наступит, а вышло еще хуже, чем раньше,- вздыхал один.
- Э, ни от кого добра не жди. Все только и знают что грабить и насильничать,- вторил ему пучеглазый рыжеватый старичок.
Кряжистый черный мужчина яростно выплюнул насыбай.
- Подожди еще!.. Вот большевики нагрянут...
И все с тревогой подумали:
<Да, а что тогда будет?..>
- Я встретил Ахметова сына - учителя. Он газеты выписывает. Говорит, в Петрборе, в Маскеу - везде
грабеж. А болшайбеки хотят, чтобы отныне <мое>, <твое> не было,- сказал один.
- Значит, они хотят, чтобы было <твое> - <мое>, а<мое> - <твое>?
- Конец казахам, если они придут.
Крючконосый мужичонка, молчавший до сих пор в сторонке, вдруг сказал:
- Я вчера был у Гаврилы. Сидим, значит, чай пьем, а тут Ефим зашел. Ну, и сцапались они с ходу. Ефим болшайбеков хвалил, а Гаврила - ругал.
- В этом селе твой Ефим - последний человек,-заметил кто-то.
- Это ты зря! - сразу возразил другой. - Ефим - самый хороший урус. Что попросишь - никогда не откажет. Даже когда у нас захватили аульных коров, он заступился, и всех коров наших отпустили.
- Да ну... Был бы Ефим хороший, он бы болшайбеков не хвалил.
- А кого ему еще хвалить?! Небось не забыл еще, как ему двадцать пять горячих всыпали каратели.
- Апырмай, ну, злобствовали они в том поселке! Восемьдесят человек среди бела дня выпороли на площади. Хотя это урусы урусов били, а все мне их шибко жалко было.
Жамантык поднял голову, по-своему сделал вывод из всего разговора:
- Что бы там ни говорили, а я думаю, эти болшайбеки - неплохие люди. Конечно, когда за власть борются, чего только не наболтают. У нынешних правителей одно на уме - грабеж. Если бы болшайбеки были грабителями, они просто объединились бы с ними. А на деле получается, что они против. Выходит, болшайбеки против грабежа и насилия...
- Дай бог, чтоб так оно и было,- заговорили все сразу.
***
Со стороны озера, вздымая пыль, катится телега. Все с любопытством уставились туда. Путники свернули с большака, направили лошадей к аулу. Это были недавние гости Ергали.
- Видать, не простые ездоки. Больно спешат,-сказал Жамантык. - Может, какие-нибудь, солдаты-молдаты. Давайте расходитесь.
Все спешно разошлись по домам. Некоторые, правда, юркнули в скотный двор.
Землянка старого бедняка
